Легенды и мифы пригородов Санкт-Петербурга - Наум Александрович Синдаловский

архитекторов, как нельзя лучше выражали сущность государственного порядка, олицетворяли математическую точность и отлаженность социально-экономического механизма управления: геометрически выверенная планировка дорожек, каждая из которых замыкалась скульптурой или павильоном, аккуратно подстриженные деревья и кустарники, послушным кронам которых придавались ясные и продуманные формы, яркие цветники, напоминающие наборные паркеты дворцовых залов. В регулярной части царскосельского парка, куда водили иностранных дипломатов, было чисто, как в Зимнем дворце. Кроткая и доверчивая природа демонстрировала образцы покорности и послушания. Во всем был исключительный порядок. Дипломаты могли смотреть, анализировать, сопоставлять.

Любовь к порядку была отличительной чертой немецкого характера Екатерины. Неслучайно ее называли «немецкой матерью русского отечества», вкладывая в это совершенно определенный смысл. В Петербурге рассказывали анекдот о бароне Александре Ивановиче Черкасове, который имел высочайшее позволение в любое время и без предварительной договоренности приезжать в Царское Село, где для него во дворце всегда были готовы комнаты. Барон был известным любителем музыки, и внимательная к своим друзьям Екатерина тщательно следила за тем, чтобы в комнатах он находил «готовые инструменты с приличными нотами». Но однажды Александру Ивановичу «показалось возможным» срубить деревья, которые закрывали вид из окон его комнат. Императрица тут же это заметила и во время его отсутствия вошла в комнаты барона, расстроила инструменты и перемешала ноты.

Вид на Екатерининский дворец

Вне себя от удивления и досады, барон пытается объясниться, но великодушная Екатерина со смехом останавливает его: «Теперь вы понимаете, как досадно видеть беспорядок в любимых вещах, и научитесь быть осмотрительным».

Композиционным центром всего ансамбля Царскосельского парка стал Большой дворец. Его начали возводить в 1718 году, при Екатерине I. Начало строительства породило сентиментальную легенду, записанную неутомимым Штелиным. Приводим ее в пересказе И. Грабаря:

«Угождение, какое сделал государь императрице, построив для нее Катерингоф, подало ей повод соответствовать ему взаимным угождением. Достойная и благодарная супруга сия хотела сделать ему неожиданное удовольствие и построить недалеко от Петербурга другой дворец. Она выбрала для сего высокое и весьма приятное место, в 25 верстах от столицы к югу, откуда можно было видеть Петербург со всеми окрестностями оного. Прежде была там одна небольшая деревенька, принадлежавшая ингерманландской дворянке Саре, и называлась по ее имени Сариной мызою. Императрица приказала заложить там каменный увеселительный замок со всеми принадлежностями и садом. Сие строение производимо было столь тайно, что государь совсем о нем не ведал. Во время двухлетнего его отсутствия работали над оным с таким прилежанием и поспешностью, что в третий год все было совершенно отделано. Императрица предложила будто бы своему супругу по его приезде совершить прогулку в окрестностях города, обещая ему показать красивейшие места для постройки дворца, и привела его к возведенному уже дому со словами: “Вот место, о котором я Вашему Величеству сказывала, и вот дом, который я построила для моего государя”. Государь бросился обнимать ее и целовать ее руки. “Никогда Катенька моя меня не обманывала”, – сказал он».

При этом надо иметь в виду, что известная дорога из Петербурга в Царское Село, идущая через Пулково к Египетским воротам и далее мимо Федоровского городка и ограды Александровского парка к Екатерининскому дворцу, в начале XVIII века еще не существовала. В то время единственная дорога из Петербурга, минуя Пулковскую гору, сразу поворачивала направо, шла вдоль огромного лесного массива и затем, резко повернув на юго-восток, пробиваясь сквозь дремучий лес, заканчивалась при въезде на Сарину мызу. Эффект от неожиданно появившегося фасада нового каменного дворца при повороте на конечный участок этой дороги, видимо, был ошеломляющим даже для видавшего виды Петра.

Дворец возводил архитектор И. Браунштейн. Интересно отметить, что в то время домовитая и хозяйственная Екатерина, вовсе не помышляя о блестящей судьбе будущей царской резиденции, высадила вокруг дворца тысячи яблонь, сотни вишен и множество кустов смородины и крыжовника. Но уже в это время в документах наряду с Сарской мызой усадьбу начинают именовать Царским Селом.

В 1727 году, после смерти Екатерины I, ненамного пережившей своего мужа, Царское Село наследует их дочь Елизавета, надолго сохранившая теплые воспоминания, связанные с материнским домом. Едва вступив на престол, она подписывает указ о перестройке дворца «по сочиненному архитектором господином Земцовым плану». Осуществление проекта выпало на долю молодого талантливого архитектора Андрея Квасова. Значительно переработав земцовский проект, он возвел на одной линии с первоначальным каменным дворцом два флигеля, объединил их с открытыми галереями и начал строительство одноэтажных служебных корпусов, определив тем самым пропорции и размеры парадного двора.

Но к середине XVIII века внешний вид дворца уже не отвечал ни новым вкусам и художественным пристрастиям, ни роли, отводимой императрицей своей загородной резиденции. Очередную «великую перестройку» было поручено осуществить Растрелли. Он уничтожает галереи, надстраивает флигели и возводит здание, размерами своими превзошедшее все построенное к тому времени в Петербурге. При этом Растрелли создает пластическую декорацию фасадов, равной которой по силе эмоционального воздействия русское барокко еще не знало. Исключительное многообразие эффектных деталей в виде мужских, женских и львиных масок, картушей, раковин, кронштейнов, наличников и лопаток, множество сверкающих позолотой статуй и ваз, обилие колонн, белизна и стройность которых подчеркнута вызолоченной чернью балконных решеток, – все это, по свидетельству современников, производило неизгладимое впечатление. Старинное предание рассказывает, как однажды императрица Елизавета Петровна пригласила иностранных дипломатов осмотреть оконченный дворец. Все иностранцы, пораженные его великолепием, наперебой выражали свое восхищение. И только маркиз де Шетарди, французский посол, хранил почтительное молчание. Елизавета подошла к нему, чтобы узнать причину такого равнодушия. «Я не нахожу здесь главной вещи – футляра для такой драгоценности», – галантно проговорил Шетарди.

Зеленая столовая Екатерининского дворца

На внутреннюю и наружную отделку дворца было израсходовано более шести пудов золота. О блеске и великолепии дворца слагались легенды. В народе про него рассказывали чудеса, уверяя, будто вся крыша его золотая. Карнизы, пилястры, кариатиды действительно были позолочены. На ослепительно белой, луженого железа крыше стояла золоченая деревянная балюстрада, украшенная такими же золочеными фигурами и вазами.

Но уже через несколько десятилетий позолота в значительной степени была утрачена и требовала восстановления. Однако Екатерина II после некоторых колебаний отказалась от больших трат, и позолота частично была закрашена, частично заменена бронзой. В народе сложилось предание, что причиной была вовсе не скупость императрицы, о которой нет-нет, да и судачили в столице. Нет, говорили, что ослепительный блеск золота в солнечную погоду не раз вызывал у населения панику и ложную тревогу. С криками: «Пожар!» все население Царского Села, «конные и пешие, светские и военные,