Император Адриан. Эллинофил на троне Рима - Игорь Олегович Князький

приостановлены[58]. Почему и именуют его правление монархией в республиканских одеждах. Веспасиан в подобной маскировке уже не нуждался. Он прямо взял на себя, узаконив это, все компетенции и привилегии[59]. И хотя в этом законе, точнее, в дошедшей до нас части его, нет ни слова о верховной военной власти, власти административной и судебной, о полномочиях трибуна, об управлении провинциями принцепса, об императорской казне (фиске), суть этого документа достаточно очевидна: дарование императору неограниченной дискреционной власти[60]. То есть, права действовать по своему усмотрению при осуществлении властных полномочий. Потому справедливо мнение, что «Закон о власти Веспасиана» открыл новую фазу развития принципата[61]. Теперь однозначно: Рим – монархия, у власти – династия, где сыновья наследуют отцу. Предыдущие императоры самовластья проявляли предостаточно. Но это было как бы попрание завещанных Августом норм правления. Теперь всё в соответствии с законом, пусть там в каждой статье и поминаются «правильные императоры» – Август, Тиберий и Клавдий, а плохие – Калигула, Нерон и случайные – Гальба, Отон, Вителлий напрочь позабыты.

Дабы предотвратить возможное появление какой-либо сенатской оппозиции, Веспасиан и Тит вскоре помимо консульских полномочий получили и цензуру. А это право для императора наиважнейшее: можно вычеркнуть из сенатского сословия людей неугодных или способных стать таковыми, а включить в сенат тех, на кого можно положиться. Это же касается и патрицианства. Кстати, отец Траяна именно в эту цензуру отца и сына стал патрицием. Флавии оценили его верность. Потому и Траян-сын верно служил династии, и нашему герою, шестнадцатилетнему Публию Элию Адриану, предстоял тот же путь. В конечном итоге, как мы видим, с самого начала правления Флавиев возникло положение: принцепс выше законов. Плиний Младший именно так истолковывал значимость императорской власти при Домициане: «super leges»[62]. Это не было злонамеренным искажением доброго наследия двух первых представителей династии, а было логическим завершением укрепления чисто монархического начала в созданной Августом монархии в республиканских одеждах. И именно такая власть достанется после падения Флавиев и Траяну, и нашему герою. Правда, использовать её они будут по-разному.

Из трёх Флавиев именно Домициан более всех поусердствовал в повышении статуса принцепса. Как сообщает нам Дион Кассий, Домициан «… должности цензора – первый и единственный из частных лиц и императоров – удостоился пожизненно, а также получил право иметь двадцать четыре ликтора и надевать триумфальное облачение всякий раз, когда вступал в сенат»[63]. Вооруженные фасциями – пучками вязовых или берёзовых прутьев, перетянутых красным шнуром или связанных ремнями – ликторы шли впереди сопровождаемого, несли охрану во время телесных наказаний или смертных казней. Ликторы были римскими гражданами обычно из числа вольноотпущенников.

Некогда Август из показной скромности, а, может, и из простой осторожности, памятуя о судьбе божественного Юлия, от двадцати четырёх ликторов отказался, ограничившись как консул, а позже обладатель проконсульского империя обычными для этого сана двенадцатью ликторами.

Домициан пошёл дальше. Он первым ввёл обращение к принцепсу Dominus – господин, государь. В окончательной формулировке это стало звучать Dominus et Deus – Господин и бог. Третий Флавий в данном случае намного опередил своё время. (Dominus et Deus станет нормой окончательно только в правление императора Аврелиана, а законодательно утвердится при Диоклетиане (284–305 гг.), великом реформаторе, превратившем окончательно созданный Августом принципат в доминат – неприкрытую неограниченную монархию. Вот что по поводу Домициана пишет Светоний: «…в амфитеатре в день всенародного угощенья с удовольствием слушал клики „Государю и государыне слава!“»[64] Супруга Домициана, как видим, также удостоилась столь почётного титула.

«С не меньшей гордыней он начал однажды правительственное письмо от имени прокураторов такими словами: „Государь наш и бог повелевает…“ – и с этих пор повелось называть его и в письменных, и в устных обращениях только так»[65].

Конечно же, многим в Риме, прежде всего сенаторам, это крепко не нравилось. Потому было неизбежным появление сенатской оппозиции откровенному монархизму власти. Об отказе от монархической формы правления при Флавиях, правда, никто уже в Риме всерьёз не мечтал. По сути, требования, вернее, затаённые желания «отцов отечества» ограничивались пожеланиями императору соблюдать августовы традиции и, главное, гарантировать самим сенаторам личную безопасность, не прибегать к произволу, подобно Калигуле и Нерону. Здесь нельзя не согласиться с выводами великого русского антиковеда Эрвина Давидовича Гримма: «Сенат несомненно был возмущён политикой Домициана, но он слишком хорошо осознавал всё своё бессилие, всю невозможность бороться со всемогущим принцепсом, покуда придворная челядь и войско были на его стороне, а масса населения оставалась равнодушной к политическим вопросам, зрителем совершавшихся в Риме событий»[66].

Действительно, основной массе римского народа идеалы «вольнолюбивых» сенаторов были глубоко чужды. Исторически сенат на протяжении веков, особенно последних веков Республики, был враждебен простому народу. И очень во многом в этой вражде и таились причины «возникновения и упрочения принципата. Оппозиция опиралась не на сочувствие народа, которое она могла обеспечить себе только защитой его материальных и иных интересов, а на философские идеи и логические соображения об истинном характере монархической власти и на традиционные права сената. Её недовольство в крайнем случае проявлялось в речах и памфлетах и в общем не имело непосредственно никакого серьёзного практического значения»[67].

Такова была политическая картина в Риме в годы возмужания Публия Элия Адриана. Едва ли он в то время особо глубоко в неё вникал. Напомним, его родственник, опекун и благодетель Траян был совершенно лоялен всем трём Флавиям, а именно при третьем, Домициане, он и сделал блистательную карьеру.

Консул, наместник столь важной провинции как Верхняя Германия, где стояли четыре легиона, Траян достиг при Домициане тех же высот, что его отец при Веспасиане. Молодой Публий не мог не понимать, что его благополучие и будущая карьера прямо связаны с успехами двоюродного дядюшки. Было бы странно и в Траяне, и в юном Адриане видеть внутренних оппозиционеров третьему Флавию[68]. Был тот для них не тираном, но для старшего действительным, а для младшего, возможно, будущим благодетелем.

Траян отменно проявил себя на германских рубежах. Здесь римляне как раз при Домициане сумели несколько расширить пределы империи. Были завоёваны и присоединены так называемые Декуматские поля – земли между Верхним Рейном и Верхним Дунаем. Траян уверенно отстаивал вновь приобретённые территории от германских нападений, а у места впадения реки Нидды в реку Майн основал крепость, простоявшую не один век. В 355 году она была вновь отстроена Цезарем Юлианом, будущим императором – восстановителем на недолгий срок язычества в уже христианской Римской империи.

На шестнадцатом году