Елизавета Федоровна - Дмитрий Борисович Гришин

Наконец пришло время посвящения сестер обители и возведения в сан настоятельницы самой Великой княгини. Накануне столь важных шагов Елизавета Федоровна обратилась к Государю: «Дражайший брат, дорогой, прошу твоего благословения, молитв и прощения перед приближающимся торжественным днем. Да поможет мне Господь быть достойной дела, которое приносит мне глубокую радость и душевный мир. Да призрит Господь на мои скромные труды, а ты, дорогой, как мой земной повелитель, да получишь малую помощь в своем служении, которую с Божьей помощью постараюсь приносить, утешая твоих чад. Пожалуйста, пожалуйста, будь уверен: как бы трудно или греховно ни сложилась моя убогая земная жизнь, я твоя верная подданная, мои устремления всегда направлены к добру и к вере, даже если я спотыкаюсь на этом пути и бесконечно ошибаюсь».

Большой радостью стал приезд на церемонию младшей сестры Ирены, принцессы Прусской. С некоторых пор она очень хлопотала о «дорогой Элле», хотя в свое время не понимала и очень переживала ее переход в православие; плакала, когда это все-таки произошло, и никак не хотела смириться с возможностью такого же поступка Алисы. Потом успокоилась, сочувствовала сестре в ее страшном горе и старалась оградить Елизавету от лишних переживаний. Племянницу Марию она буквально подталкивала к браку с Вильгельмом, говоря, что отказ «убьет тетю Эллу». А когда узнала о предстоящей операции, то примчалась в Москву и ухаживала за сестрой в клинике. И все же благодарной за такое внимание Елизавете Федоровне было во многом приятнее увидеть Ирену под сводами православного храма в день своего посвящения, в момент принятия креста, давно желанного всей душой. Далекое прошлое, олицетворяемое принцессой, соединялось в те дни с неведомым будущим.

9 апреля 1910 года семнадцать прошедших испытание сестер милосердия предстали перед алтарем маленькой больничной церкви Святых Марфы и Марии. Распахнулись Царские врата, и епископ Трифон (Туркестанов) строго вопросил: «Чего ради пришли есте, сестры, в сию обитель милосердия, припадающие к престолу Милосердного Владыки нашего Христа Бога?» Стоя на коленях со свечами в руках, женщины дружно ответили: «Симо притекли есмы, желающие по заповедям Спасителя нашего послужить Богу. Его же всей душой возлюбили есмы в ближних наших, через си же поработали и вечному спасению нашему». Тогда последовал вопрос о готовности нерушимо хранить веру, соблюдать уставы Церкви, сохранять целомудрие, нестяжание и послушание настоятельнице и отдавать все силы избранному служению. Во всем этом посвящаемые принесли обет, уповая на помощь Христа, Божией Матери, святых Марфы и Марии и святых диаконис Фивы и Олимпиады. В знак нового положения каждой был вручен кипарисовый крест с образами и с надписью «Возлюбиши ближнего твоего, яко сам себя». На следующий день в том же храме совершилось возведение Елизаветы Федоровны в сан настоятельницы обители. Обряд провел митрополит Московский Владимир (Богоявленский), изначально выражавший сочувствие задуманному. Среди духовенства был и отец Митрофан Серебрянский, которому досталась честь благословить Великую княгиню иконой святителя Николая и святой царицы Александры, специально присланной Царской четой. Во время литургии Елизавета Федоровна, стоя перед амвоном, обещала, как и требовал чин поставления, все силы души и тела принести на служение Богу и ближнему, управляя Марфо-Мариинской обителью милосердия по крайнему своему разумению и совести. Присутствующие не скрывали слез. «Аксиа!» – возгласил митрополит, возлагая крест настоятельницы. «Достойна!»

* * *

О жизни обители написано немало. Но, думается, будет правильным прежде всего обратиться к словам самой Елизаветы Федоровны, первое время сообщавшей о распорядке и текущих делах в Царское Село. «Утром мы вместе молимся, – рассказывала она Николаю II, – одна из сестер читает в церкви в полвосьмого; в восемь часы и обедня, кто свободен, идет на службу, остальные ухаживают за больными, или шьют, или еще что…

У нас немного больных, так как мы берем пациентов, чтобы на практике учиться лечить разные случаи, о которых идет речь в лекциях докторов, и для начала взяли только легких больных, сейчас уже все более и более трудные случаи, но, слава Богу, больница наша просторная, светлая, сестры очень преданы своему делу, и больные прекрасно идут на поправку. В полпервого сестры во главе с госпожой Гордеевой садятся обедать, а я ем у себя одна – это мне по душе, и, кроме того, я нахожу, что, несмотря на общежитие, некоторая дистанция все же должна быть». Замечание весьма показательное. Великая княгиня никогда не забывала о своем положении в обществе, о том, что она сестра императрицы и вдова царского дяди. Сестры обители только между собой называли ее «матушкой», обращаться к настоятельнице надо было со словами «Ваше Высочество». Даже окно ее собственной молельни формой и наличниками напоминало императорскую корону. Личный двор Великой княгини хоть и был сокращен, но сохранил существование и теперь возглавлялся гофмейстером А. П. Корниловым. Ей также полагалась фрейлина, а при выездах в город ее экипаж (позднее автомобиль) сопровождал специальный лакей в униформе. Но в этом не было никакой гордыни, никакого культивирования своей личности. Елизавета Федоровна оставалась членом царской Династии, и все элементы «дистанции» относились к престижу правящего Дома, к авторитету монархии и тех персон, что ее представляли. В глазах народа Императорская семья стояла на недостижимой, Богом определенной высоте, спуститься с которой не позволял весь миропорядок. Вместе с тем такое положение налагало и совершенно особую ответственность – Великая княгиня навсегда запомнила основополагающий принцип, в свое время озвученный мужем: «Кому много дано, с того много и спросится». Его она придерживалась и в обители.

«В посты, – продолжала рассказ Елизавета Федоровна, – по средам и пятницам у нас подается постное, в другое время сестры едят мясо, молоко, яйца и т. д. Я уже многие годы не ем мяса, как ты знаешь, и у меня все тот же вегетарианский стол, но те, кто к этому не привык, должны есть мясо, особенно при тяжелой работе.

Спим свои восемь часов, если кто не засиживается позже положенного; у нас хорошие кровати и чудесные комнатки с яркими обоями и садовой мебелью. Мои комнаты большие, просторные, светлые, уютные, тоже летние, все, кто у меня был, в восторге от них. Мой дом стоит отдельно, потом больница с домовой церковью, дальше дом врачей и лазарет для солдат и еще дом батюшки = 4 дома. После обеда некоторые выходят подышать воздухом, потом все берутся за работу; чай подается в четыре, ужин в полвосьмого, потом вечерние молитвы в моей молельне в 8 и спать в 10.

Теперь о лекциях: три раза в