Братья Нобели - Федор Юрьевич Константинов

бремя для такого занятого человека, как я, иметь подругу, у которой нет ни одного знакомого. В силу такого ужасного положения я за несколько лет постарел на двадцать лет. Однако будь у тебя приятельница, естественно, достойный и надежный человек, мне бы не приходилось колесить по всей Европе, в сущности, в качестве няньки. И тогда, наверное, я мог бы бывать у тебя гораздо чаще, и мы вдвоем могли бы вести довольно сносное существование…

…Ехать ли тебе в Монтрё, чтобы провести там зиму, – это мы можем обсудить и позже. В любом случае, в Париже пока холодов нет и долгое время не будет. Ты все еще не находишь, что немного неразумно иметь тебе здесь квартиру? Все лето ты в отъезде, а теперь не хочешь приезжать сюда и зимой. Но ты совершенно права. Ты не годишься для Парижа, а Париж не годится для тебя. Почему бы тебе тогда не выбрать место, где бы ты действительно захотела осесть? Монтрё или другое, какое захочешь. Но порхать туда-сюда, как сейчас, да еще выводить меня, при моем и без того напряженном распорядке, из терпения до тех пор, пока моя жизнь не станет горька, как желчь, это очень неумно и несправедливо. Разве ты не понимаешь, что мне хватает вызванных крайней необходимостью поездок, помимо навязываемого мне бесконечного порхания с тобой повсюду?»

В качестве места, где она могла бы осесть, Софи назвала Бад-Ишль, живописный австрийский горный курорт, и Альфред мгновенно стал разузнавать о возможности покупки там дома.

За этими хлопотами он встречал свое 50-летие. Хотя внешне Альфред к этому возрасту заметно сдал, он все еще был полон энергии и творческих планов, а потому старался как можно чаще бывать в лаборатории. Наряду с напряженной работой над бездымным порохом он задумал создание аппарата для обезболивания с помощью эфира и хлороформа, а также подумывал над созданием нового мощного дезинфицирующего средства – после открытий Пастера вопрос дезинфекции тела и помещений стал в 1880-х годах одним из самых актуальных.

* * *

Начало 1884 года ознаменовалось новыми усилиями Поля Барба по слиянию всех динамитных компаний в единый Нобелевский трест. Несмотря на установившиеся между ними крайне натянутые отношения, Барб сумел убедить Нобеля в огромных преимуществах такого шага: во-первых, это позволило бы прекратить ожесточенную конкуренцию между компаниями, основанными одним и тем же человеком, но готовыми довести друг друга до банкротства, а во-вторых, освободило бы Альфреда от утомительных дел, связанных с управлением разбросанных по всему миру компаний и позволило бы ему сосредоточиться на предпринимательской деятельности.

Весной 1884 года Альфред Нобель пригласил в свой особняк на Малахов директоров всех динамитных заводов, для того чтобы начать переговоры о создании треста. При этом он сразу заявил, что председателем треста становиться не собирается, и если объединение состоится, то будет настаивать на предоставлении ему «годичного полного отпуска от всякого рода коммерческих решений, поскольку намерен посвятить время исключительно техническим и научным вопросам. В таких обстоятельствах, я думаю, было бы куда более уместно предложить этот пост тени отца Гамлета». В письмах друзьям он прямо писал, что не чувствует в себе настоящей деловой жилки и хотел бы жить на ренту, проводя все свободное время в лаборатории. Однако когда он пытался взвесить такую возможность, то выяснилось, что, спасая нефтяное «Товарищество братьев Нобель» в Баку, он продал значительную часть акций своих динамитных компаний, и теперь почти две трети его личного капитала были вложены не в динамитный, а нефтяной бизнес, и все его благополучие зависело от успешности деятельности Людвига.

На фоне возникшей двусмысленности его экономического положения еще больше обострились его отношения с Софи Гесс. С курортов, где та бесконечно отдыхала на его деньги, до Альфреда то и дело доходили слухи о ее романах то с одним, то с другим мужчиной. А если учесть, что Софи представлялась всюду как «мадам Нобель», то получалось, что она наставляла ему рога и выставляла на всеобщее посмешище. В письмах Софи настоятельно звала его навестить ее на курорте, но, во-первых, он не мог себе позволить бросить все дела и ехать так далеко, а во-вторых, даже если бы он приехал, то кем бы он стал в глазах курортных сплетников? «Тем самым месье Нобелем», рогоносцем, за спиной которого отпускались бы смешки и ехидные шуточки? Нет, это было решительно невозможно!

В то же время чем дальше, тем больше он осознавал, что семь лет, потраченных на отношения с Софи, оказались, по сути, потерянным временем – если в 43 он еще мог создать семью с достаточно молодой, способной подарить ему наследника женщиной, то теперь, когда ему за 50, с этими надеждами и в самом деле можно проститься.

Поэтому не стоит удивляться, что с 1884 года его раздражение в письмах к Софи, претензии к ней явно нарастают, но одновременно из них следует, что за эти годы он успел настолько привязаться к этой пустышке, что по-прежнему продолжал удовлетворять все ее прихоти, сколько бы они ни стоили. Это отчетливо видно по письму, датированному 11 июля 1884 года:

«Из твоей телеграммы я смог понять, что твое самочувствие после курса в Карлсбаде не очень хорошее. Так я и ожидал. На мой взгляд, лучшим лечением для тебя был бы покой и отдых. Но ты для отдыха предпочитаешь выбирать самые отдаленные страны, куда я не могу или не имею желания сопровождать тебя. И так самым безумным образом продолжается вот уже семь лет, безо всякой пользы для тебя и с постоянными жертвами с моей стороны, отравляющими и разрушающими мою жизнь…

…Если бы вместо этого ты удовольствовалась комфортной здоровой жизнью за городом в той же стране, в которой живу я, тебе бы самой это было в удовольствие и в радость, и ты бы так безнадежно не ссорилась со мной, по сути, делая из меня посмешище в глазах всех моих знакомых. К сожалению, нас разделяют годы, для меня полные горечи, и я мог бы постепенно о них забыть, но потерянное время не возвратить, и мысль об этом не дает мне покоя ни днем, ни ночью.

Но давай забудем то, что прошло. Я ведь читаю тебе мораль только для того, чтобы попытаться, наконец, заставить тебя немного открыть глаза. И как мы теперь устроим наше ближайшее будущее? Добровольное паломничество в Ишль я буду совершать не чаще, чем к черту в ад.… Тогда уже Ишль будет тебе не хорош, и за этим последуют причитания с требованием виллы в Райхенау, или Филлахе, или Герце, или в Мюрцушлаге – откуда мне знать?»

Завершается письмо жалобами Альфреда на все те же постоянные