Тарих-и Систан (История Систана) - Автор Неизвестен

Если ты ученый и ищешь премудрость[437],

Образу жизни его подражай, праведную веру его познай.

Тогда на него взглянешь и скажешь мудро:

Вот — Сократ, а также Платон из Греции[438].

Если ты — факих[439] и интересуешься правосудием, Воскликнешь:

Шафи'и{885} это, Бу Ханифа{886} и Суфйан{887}.

Когда[440] заговорит он о науке и мудрости.

Прислушайся, вот [она] ученость и мудрость Лукмана!

Человеку образованному он добавит мудрости и разума,

Умному прибавит адаба и веры.

Если ты хочешь увидеть ангела —

Вот он [пред тобой], явный Ризван{888}.

Посмотри внимательно на его очарование и его лицо,

И ты[441] увидишь подтверждение тому, что я сказал,

Его нравственную чистоту и его благородное происхождение.

[Вместе] с его добрыми помыслами и деяниями.

Если [хоть] раз слова его дойдут до твоих ушей,

Несчастье, [ниспосланное] тебе Сатурном, обратится в счастье.

Если увидишь ты [его] сидящим на почетном месте[442],

Скажешь твердо{889}, что ожил, дескать, Сулайман.

[Это] — Сам{890} на коне, который [скачет], пока не засияет звезда

Не увидит конь [другого] такого наездника на арене.

/321/ В день сражения, мести или в горячке

Если увидишь его среди шлемов и [воинских] кафтанов,

Ничтожным предстанет тебе и огромный слон,

Как бы ни был он взбешен[443] и разъярен.

Если бы Исфандиар на [поле] брани его увидел,

Бежал бы он перед его копьем, прыгая и дрожа[444].

Хотя во время сна гора его тела

[Все равно что] гора Сийам{891}, которую никто не видел движущейся.

Будь противником [Его] дракон,

Пред мечом его он станет, как воск перед пылающим огнем.

Если же на битву[445] с ним звезда Бахрама[446] выйдет,

Станет она меча его добычей, [держу] пари![447]

Когда же за вино возьмется он,

То и весеннее облако не прольет столько дождя,

Только мутную воду несет весенняя туча.

Он раздает кусками шелк, а золото — кошельками.

От обилия даров, которые он раздает обеими руками,

Покажется ничтожным рассказ и легенда о потопе.

Несомненно, от его щедрости и его великодушия

Поднялась цена панегирика и утратило ценность молчание[448].

Идет поэт к нему бедняком с пустыми руками,

С большим [количеством] золота и ягнят[449] возвращается он.

Людям красноречия от него поощрение и дары,

Людям адаба от него — должности в диване.

В [вершении] справедливости и правосудия над народом

Нет в мире [другого] такого великодушного и правоверного: /322/

Найдет [у него] правосудие слабый и сильный,

Не увидишь ты возле него ни насилия, ни несправедливости.

Благодеяния его простерты над всем миром,

Не увидишь никого[450] обойденным его благодеянием.

Горемыка благодаря ему обретет покой,

Раненый благодаря ему получит исцеление.

В [сравнении] с протяженностью прощения этого счастливого государя{892}

И пустыня и степь [покажутся] ограниченными[451].

Извинение он примет, вину простит,

Не даст воли гневу, будет стремиться к прощению и отпущению [греха].

Тот царь Нимруза, победоносный хосрой,

Счастье его — тигр, враг его — стенающая газель.

В нем ожил 'Амр, сын Лайса

Вместе со своей свитой и их эпохой.

Хотя и славится имя Рустама,

Слава Рустама, сына Дастана, жива [лишь] благодаря ему.

Рудаки, оставь славословие всему народу,

Прославь [лишь] его и вскрой печать [его] счастья.

Если ты постараешься сложить [стихи] [в меру] своих стараний,

Если ты навостришь[452] напильником свой разум,

Если в твоем распоряжении [будут] двести ангелов,

А также пери, все джинны и шайтаны,

Не сможешь ты сложить [стихов], достойных его.

Вставай же, принеси то[453], что ты сложил, как сложить нельзя.

Вот панегирик, насколько было в моих силах.

Все слова в нем хороши, а смысл их — прост.

Только не смогу я сложить [стихов] достойных эмира,

Хотя Джарир{893} я в стихах, Та'и{894} или Хассан{895}.

[Вот] панегирик эмиру, которым славна вселенная.

От него краса и блеск, отрада и спокойствие.

Очень боюсь я, что слабость моя обнаружится,

Хотя Сари{896} я, и у меня красноречие Сахбана{897}.

/323/…[454]

Хотя [панегирик ему] выше славословия [другим] шахам, Обозначены пределы восхваления любого [из] народа,

Его панегирику нет ни конца, ни предела.

[Ничего] удивительного в том нет — ведь

Рудаки вконец растерялся[455] в этой обстановке и пребывал в изумлении.

Не воодушеви меня Бу 'Умар и

[Не будь] разрешения Избранника 'Аднана{898},

Разве посмел бы я [сочинить] панегирик эмиру,

Ради которого господь сотворил мир?

Если бы не был я немощным и бессильным{899},

Если даже не было [на то] приказа эмира Востока,

Я бы сам побежал, как назначенный вестник,

На службу к нему, закусив зубами полы своего халата.

Панегирик — [мой] гонец, [который] доставит мои извинения,

Дабы правильно понял эмир, умеющий ценить слово,

Мои извинения за немощь и старость.

Из-за них я не смог предстать перед [эмиром] гостем.

Да приумножится счастье моего мира,

Да уменьшится счастье его врагов.

Глава его поднялась до луны,

Глава врагов его скрыта под [брюхом] рыбы.

Лицо его сияет ярче, чем лик солнца,

Благодеяния его тверже, чем [горы] Джуди{900} и Сахлан{901}.

/324/ Привели мы это стихотворение для того, чтобы каждый, кто прочтет его, увидел бы эмира Абу Джа'фара, ибо было все так, как сказал [поэт].

Рудаки прочел стихотворение в собрании эмира Хорасана и знати, и никто не [подумал] отрицать ни одного бейта, ни одного слова, которое он сказал об [Абу Джа'фаре]. Напротив, все в один голос сказали: «Сколько бы ты ни хвалил его, будешь бессилен, ибо человек он совершенный».

Когда привезли стихотворение