«Орел» в походе и в бою. Воспоминания и донесения участников Русско-японской войны на море в 1904–1905 годах - Коллектив авторов

них было по траверзу 27–28 кабельтовых. Неприятель развил полную скорострельность – мы отвечали, как могли. За «Миказой» показались броненосные крейсера неприятеля, но тоже в обратном порядке, т. е. «Адзумо» – головным, а «Иватэ» – хвостовым.

Расхождение контркурсами продолжалось не более 5 минут, но за этот промежуток огонь неприятеля достиг наибольшей силы, меткости и скорострельности. Насколько я мог видеть палубу «Орла», она вся была в желтом дыму от рвавшихся снарядов. От адмиральского помещения валил огонь и дым; на шканцах тоже вспыхнул пожар.

Неприятельский снаряд, вероятно, 8 [-дюймового] калибра, разорвался о крышу моей башни под кромкой левой орудийной амбразуры. Силой взрыва броню крыши разорвало по стыку над орудием и опустило двумя углами вниз, ограничив таким образом угол возвышения орудия до 30 кабельтовых. Осколками, залетевшими внутрь башни, сорвало полчерепа [первому номеру] правого орудия и ранило башенного кондуктора, башенного старшину и [четвертого номера] левого орудия. Все они в операционный пункт не пошли и, перевязав себя сами в башне, остались на своих местах. Мне тоже попало два осколка в руку, но настолько маленьких, что даже не нужно было перевязывать. Приборы остались исправными, только перестало действовать приспособление для стрельбы гальваническими трубками, вероятно, перебило где-нибудь провод. В башне ночью при осмотре механизмов было найдено много осколков этого снаряда. Крупные осколки были найдены даже в отделении штурвалов ручного горизонтального вращения (показание гальванера С…[302]). Мы перешли на вытяжные трубки. Вслед за этим снарядом попал, вероятно, 12 [-дюймовый] снаряд в вертикальную броню стола башни справа, но не пробил ее. Башня испытала очень сильное сотрясение, находившиеся в ней с трудом устояли на ногах, предметы посрывались с мест, даже бугеля крепления орудий по-походному вылетели из своих гнезд и упали на пол башни. Несмотря на это, все механизмы остались невредимыми и башня продолжала действовать исправно.

Мы продолжали, разойдясь контргалсами с неприятелем, склоняться вправо, и минут на 5 наступило затишье. Я воспользовался этим временем, чтобы осмотреть механизмы башни; поджали диски трения, в моторах осмотрели реле.

Разойдясь с нами, неприятель снова повернул все вдруг, [так как] я снова увидел слева позади траверза неприятельскую колонну, но в прежнем порядке, т. е. «Миказа» шел головным и «Ниссин» – хвостовым в линии броненосцев. Неприятель нас догонял, открыв снова огонь. Мы стали отвечать, и бой возобновился. Около этого времени между неприятельской и нашей колоннами показался «Князь Суворов». Он шел параллельным нам курсом, в расстоянии 10–15 кабельтовых. Грот-мачты и задней трубы на нем не было. Передняя труба еще стояла, но наклонившись. От носового мостика до кормовой 12 [-дюймовой] башни, под коечными сетками шла непрерывная лента яркого огня. «Суворов» был весь закутан серым, густым дымом. Неприятель, видно, сосредоточил на нем огонь, [так как] вокруг него стали подниматься столбы воды от перелетов и недолетов. Мы повернули немного влево и приблизились к «Суворову», отвечая с возможной энергией на огонь неприятеля. Но именно с возможной энергией, [так как] мне было слышно гораздо менее частую стрельбу наших орудий, сравнительно со стрельбой в начале боя. Видно было, что многие орудия выведены [из строя].

После ограничения угла возвышения левого орудия в моей башне, я хотел сообщить об этом в боевую рубку, но не мог дозваться по переговорной трубе. Потом мне было передано из центрального поста, что в боевой рубке снарядом снесены боевые указатели и приборы управления артиллерийским огнем, разбиты дальномеры и уничтожены все переговорные трубы и что поэтому мне надлежит руководствоваться результатами пристрелки своей групповой башни (т. е. 6 [-дюймовой] кормовой левой).

Стрелки на циферблатах боевых уже перестали показывать; циферблаты попорчены. С 6 [-дюймовой] башней у меня осталось одно средство сообщения – переговорная труба. Но переговорная труба не идет прямо, а разбита на несколько колен, [то есть] башенный командир говорит по трубе в подбашенное отделение; из подбашенного 12 [-дюймового] отделения по другой трубе передают в подбашенное отделение 6 [-дюймовой] башни; из подбашенного отделения 6 [-дюймовой] башни по третьей трубе уже передается командиру группы и обратно.

Но от собственной стрельбы и также разрывов неприятельских снарядов все находящиеся в башнях почти оглохли. У меня лопнула левая барабанная перепонка (это я узнал уж позже от доктора), на правое ухо тоже плохо слышал; в подбашенном отделении стоял грохот от подаваемых снарядов, от выбирания талей и т. д. Результатом всего этого было то, что приказание, передаваемое, например, из 6 [-дюймовой] башни, доходило до меня очень медленно, так как люди на передаче принуждены были переспрашивать по несколько раз. Я сам не сразу мог расслышать, что передавали снизу.

Насколько был велик грохот и шум, видно из того, что уже после 3 часов я не мог передавать по переговорной трубе расстояний и целика своим комендорам – они не слышали. Поэтому приходилось кричать башенному старшине, тот передавал [четвертым номерам], а те уже [вторым номерам] и, наконец, доходило до первых [номеров]. На это тоже терялось время.

Поэтому, когда до меня доходило какое-нибудь расстояние, то оно было уже запоздалым – поэтому приходилось на глаз рассчитывать на сколько оно могло измениться и уже по этому [значению] устанавливать прицел. Пристреливаться же сам, благодаря нескорострельности 12 [-дюймовых] орудий, не мог, хотя прислуга работала идеально, и через 2 минуты мог производиться выстрел. На учениях же редко достигали такой скорости.

Пристрелку приходилось вести только 6 [-дюймовыми] орудиями. В различном качестве снарядов, наших и неприятельских, было наше наибольшее неравенство. Наш фугасный снаряд об воду не рвется, а подымает лишь небольшой, сравнительно, всплеск.

Недолеты наши видны в бинокль с трудом, как в тумане, перелеты же на расстоянии 35–40 кабельтовых за корпусами неприятельских судов невозможно разглядеть. При попадании снаряд пробивает легкий борт, а рвется внутри корабля, и то, если встретит большое сопротивление. Но опять-таки, этого не видно. Таким образом, если после выстрела не видно всплеска воды перед неприятельским судном, то нельзя решить, – попал ли снаряд или дал перелет. Так как неприятель обладал громадным преимуществом в ходе, то пристреливаться, изменяя расстояние и поставив заранее прицел на известную дистанцию, мы не могли.

Неприятель же пристреливался снарядами, снабженными очень чувствительными трубками. При ударе об воду такие снаряды рвутся и подымают столб воды фут в 35–40 (т. е. примерно 11–12 м. – Р.К.). Благодаря газам от взрыва, столбы эти ярко черные. Если такой пристрелочный снаряд разорвется саженях в 10–15 от борта (т. е. примерно в 20–30 м. – Р.К.), то осколки, разлетаясь во все стороны, изрешечивают весь легкий борт дырами с кулак величиной. При перелете же столб от дыма, поднимаясь выше борта