Ефим Славский. Атомный главком - Андрей Евгеньевич Самохин

течеискателем. «Дырок» не нашли, но зато обнаружили несколько неудачных конструктивных решений, которые на месте переделали. Внутреннюю поверхность труб проверяли на качество специально созданными для этого перископами. Были разработаны и внедрены методы и средства неразрушающего контроля качества ТВЭЛов и других агрегатов, что составило позже основу безопасной эксплуатации атомных станций.

В марте 1954‐го закончили монтаж оборудования и всех систем, начав их отладку по пусковым программам. А 5 мая началась долгожданная загрузка реактора топливом. На следующий день Блохинцев подписал приказ «О начале и порядке пусковых физических работ на аппарате АЭС». В годовщину Победы 9 мая 1954 года после загрузки 61 топливного канала, реактор вышел на «критику» и были дозагружены все 128 каналов.

О физическом пуске станции и роли Славского вспоминает Аркадий Филиппов – бывший начальник отдела СУЗ в СпецКБ НИИХИММАШа (ныне НИКИЭТ), сделавший для первой АЭС систему управления и защиты:

«Собрался академический синклит на физический пуск. В центральном зале сидят академики во главе с Александровым, начинается подготовка к пуску. Мне приносят акт о том, что система СУЗ отвечает требованиям проведения физпуска. А я его не подписываю. В чём дело? При пуске начнётся разогрев установки. Мои привода, электромоторы и другие электротехнические узлы стоят на крышке реактора, и они не термостойкие. Не было тогда термостойких двигателей. Короче говоря, моя техника повышенной температуры не выдержит.

Меня спрашивают: «Что полагаете делать?» Отвечаю – поступайте, как по проекту, используйте теплоизоляцию. Возьмите стекломаты и обложите крышку, и можно будет нормально эксплуатировать.

Приказ № 286сс о назначении комиссии для проверки готовности электростанции. 26 марта 1954 г.

[Портал «История Росатома»]

На меня кричат: «Слушай, ты задерживаешь пуск!» Смотрю, на меня уже в буквальном смысле слова пальцем показывают. И тут в центральный зал входит Ефим Павлович Славский.

Все к нему: «Филиппов тормозит проведение физического пуска». Ефим Павлович спрашивает меня: «В чём дело?» Докладываю обстановку. Второй вопрос от Ефима Павловича: «Что нужно, чтобы исправить ситуацию?» Говорю, хоть бы пяток стекломатов положить, и мои электропровода не сгорят.

Славский выслушал, кивнул и распорядился. Изоляцию положили, и привода отработали, как и задумывалось» [22].

Некоторое время реактору дали поработать «вхолостую», измерив ключевые параметры: время срабатывания стержней аварийной защиты, распределение нейтронных полей, резонансное поглощение нейтронов. Все соответствовало расчетным данным из технического задания с минимальными отклонениями. Пусковая комиссия во главе со Славским дала заключение о возможности эксплуатации установки 2 июня 1954 года.

В течение июня АЭС запустили уже в энергетическом режиме, наращивая мощность пока без вращения турбины, изучая стабильность и характеристики, вырабатываемого тепла, обкатывая еще раз все системы. За это время реактор пришлось глушить 18 раз, и только один из них в результате небольшой аварии: потекла одна из трубок технологического канала, его заменили. По сравнению с дикими проблемами, возникшими сразу после пуска первого промышленного котла «А», это ЧП было как легкий насморк и пневмония!

Приближался исторический день – 26 июня, когда реактор набрал 57 % мощности, была открыта задвижка подачи пара на турбину и генератор, синхронизированный с сетью Мосэнерго, выдал первое «атомное электричество». Дмитрий Блохинцев записал в оперативном журнале: «17 часов 45 минут. Пар подан на турбину». И описал происходившее: «Постепенно мощность реактора увеличивалась, и наконец где-то около здания ТЭЦ, куда подавался пар от реактора, мы увидели струю, со звонким шипением вырывавшуюся из клапана. Белое облачко обыкновенного пара, и к тому же еще недостаточно горячего, чтобы вращать турбину, показалось нам чудом: ведь это первый пар, полученный на атомной энергии» [35. С. 77].

При этом «Борода» отпустил одну из своих фирменных шуток, ставшую достоянием истории. Улыбаясь, он негромко воскликнул, обращаясь к коллегам: «С легким паром!» Для атомной отрасли это поздравление было тем, чем для космонавтики станет знаменитое гагаринское «Поехали!». И как при физпуске «Аннушки» под Кыштымом, были объятия, слезы радости и фуршет. Впрочем, весьма умеренный, ведь на следующий день ждали правительственную комиссию.

Не обошлось без «генеральского визит-эффекта». Незадолго до приезда комиссии протяжно загудела сирена аварийной защиты. Причина: ложное срабатывание сигнала СРВ (снижение расхода воды по каналам). Пока высокие гости переодевались (их постарались задержать с этим как можно дольше), Курчатов с Александровым дали команду срочно выводить реактор на полную мощность. Так что, зайдя в реакторный зал, члены правительства увидели радушных и спокойных атомщиков, успевших вытереть пот со лба, и деловито помаргивающий пульт управления ровно работающей станции. Из Мосэнерго докладывали: приборы фиксируют киловатты, поступающие от АЭС.

Это была мировая победа!

Первого июля 1954 года с задержкой (на всякий пожарный!) «Правда» в передовице выдала сообщение ТАСС. В нем говорилось: «В Советском Союзе усилиями ученых и инженеров успешно завершены работы по проектированию и строительству первой промышленной электростанции на атомной энергии полезной мощностью 5000 киловатт. 27 июня 1954 года атомная электростанция была пущена в эксплуатацию и дала электрический ток для промышленности и сельского хозяйства прилежащих районов».

Примечательно, что в этом сообщении не указывалось местоположение первой АЭС и приводилось никаких технических деталей.

Поскольку до этого о работах, которые велись в Обнинске, глухо молчали, эффект от сенсационного сообщения превзошел все ожидания. Никто на Западе не мог предположить, что «Советы» создадут и запустят свою АЭС раньше США и Великобритании, где этим занимались уже почти десять лет. Шок был сравним с более поздним – от запуска первого спутника Земли и первого человека на космическую орбиту. Японский физик Ёсио Фудзиока назвал пуск Обнинской АЭС «началом новой эры цивилизации».

Американцы догнали СССР лишь через год, когда их малая АЭС BORAX–III мощностью 2 МВт была подключена 17 июля 1955 года к локальной городской электросети городка Арко в штате Айдахо, причем проработала она всего полгода.

Номер газеты «Правда» от 1 июля 1954 г.

[Центральный архив корпорации «Росатом»]

Не все знают, что такая же судьба могла постичь и АЭС в Обнинске. Ведь спустя всего месяц от начала эксплуатации ее реактор заглушили для переделки. Дело было в накоплении продукта разложения воды в каналах – гремучей смеси кислорода и водорода, грозящей взрывом. Возникла и другая техническая проблема: коррозионное растрескивание тонкостенных трубок в каналах со стержнями-поглотителями.

Поскольку энергетический выход о станции был весьма скромным, из ЦК и Совмина зазвучали голоса: «А может, пора прикрыть лавочку? Убедились в практической возможности, доказали миру первенство – ну и достаточно».

Как свидетельствует ветеран ОАЭС Лев Кочетков, уже назревавший «приговор» решительно оспорил именно Славский.

«Ефим Павлович сказал так – мы эту станцию строили не в качестве эксперимента, чтобы поработать на ней месяц-другой и закрыть. Она нам нужна для того, чтобы изучать на ней наши будущие проекты. Давайте сейчас остановимся на капитальный ремонт, освободим реактор