Жар-птица - Андрей Владимирович Козырев

Однако оба ведомства настаивали на том, что Вашингтону нельзя доверять и любой диалог о партнёрстве с НАТО будет опасным и контрпродуктивным. Генералы с советским менталитетом, окопавшиеся в силовых ведомствах, особенно в аппарате Совета Безопасности, не желали отказываться от образа НАТО как врага. Их мотивация была очевидна: чем страшнее враг, тем больше военный бюджет и реальнее шансы дослужиться до больших звёзд на погонах.

Я понимал, что в продвижении инициативы Кристофера у меня не будет союзников, поэтому решил донести свои предложения до президента окольным путём. Я рассчитывал на его инстинкт реформатора, который он не раз демонстрировал. Во избежание процедурных сложностей я оформил новую позицию как очередную попытку реализовать поручение президента — добиться возможного компромисса с НАТО.

Я сформулировал четыре условия, которые, на мой взгляд, нам имело смысл выдвинуть, начиная переговоры на новом этапе. Мои предложения предусматривали:

Начало подлинной совместной работы по созданию новой структуры всеобъемлющей европейской безопасности, в которой НАТО как военный альянс будет важным игроком наряду с ОБСЕ, ЕС, СНГ и другими организациями. Ни НАТО, ни какая-либо другая организация не должна претендовать на исключительность или доминирование.

Учреждение постоянного механизма для политических консультаций, исключающего взаимные сюрпризы и обеспечивающего совместное принятие решений.

Установление такого же порядка в военной сфере. Обе военные машины должны учиться сотрудничать, чтобы преодолеть своё историческое отчуждение и стать союзниками. Разумеется, этот процесс будет намного сложнее и длительнее, чем создание политического механизма. По этой причине следует предусмотреть переходный период, возможно, с взаимными гарантиями военных, что они не будут продвигать свои базы или вооружения, особенно ядерные, в сторону друг друга во время переходного периода.

Военно-промышленное сотрудничество в создании, производстве и торговле современными вооружениями и оборудованием на открытом и расширенном рынке НАТО.

Ельцин посчитал целесообразным прощупать намерения Вашингтона на основе этих четырёх пунктов и дал мне соответствующее поручение.

Реакция Кристофера была положительной. Все пункты, по его мнению, были приемлемы, хотя требовалась значительная работа, чтобы наполнить их практическим содержанием. Вдохновлённый результатом, я сказал Ельцину, что теперь к нашим консультациям нужно постепенно привлекать других членов НАТО, чтобы американцы потом не смогли дать задний ход под тем предлогом, что они не могут говорить за весь альянс. Он ещё раз перечитал все пункты, ещё раз уточнил, есть ли положительные сигналы от Кристофера и произнёс всего одно слово: «Хорошо».

В середине февраля я познакомил членов думского комитета по внешней политике с этими четырьмя пунктами. Ответ был нейтральным, и это меня ободрило.

Ещё больше меня воодушевили быстрые ответы от европейских стран — членов НАТО. Многие из них, включая Великобританию, Францию и Германию, удивили нас своим серьёзным подходом к новому диалогу, который сосредоточился на политическом консультационном механизме как относительно простой и быстро достижимой цели. Остальные пункты также были признаны важными элементами для построения партнёрства между Россией и НАТО.

К началу марта мы начали обсуждать, как зафиксировать четыре пункта и другие элементы новых отношений в соглашении. Я хотел, чтобы это был союзный договор Россия — НАТО. Вашингтон предпочитал декларацию или хартию с таким же содержанием и в равной степени обязывающую, но не требующую долгой процедуры ратификации шестнадцатью странами — членами НАТО и российским парламентом. Европейские министры на встрече в Каркассоне в середине марта выдвинули предложение о договоре между НАТО и Россией.

В результате огромных усилий нам наконец удалось добиться от Запада серьёзных шагов к выстраиванию партнёрских отношений с Россией. Но чем лучше развивался наш диалог с НАТО, тем больше негодования это вызывало в Кремле. Мои ближайшие сотрудники чувствовали это ежедневно. Нас также беспокоило, что Уоррен Кристофер мог столкнуться с такой же, пусть и менее жёсткой оппозицией со стороны «ястребов» в Вашингтоне. Поэтому мы предложили американцам обменяться посланиями между нашими президентами. Это могло стать официальным одобрением уже достигнутого прогресса и открыть путь для дальнейшей работы.

Надо сказать, что у наших противников в Москве хорошо работали «разведисточники» в МИДе, и силовики настойчиво убеждали Ельцина, что Вашингтон просто применяет отвлекающий манёвр, чтобы прикрыть расширение НАТО. К сожалению, Соединённые Штаты дали основания для такой интерпретации. Американские дипломаты продолжали настаивать на подписании нами рамочного соглашения по «Партнёрству» и торговались о цене, которую были готовы заплатить Ельцину за этот формальный акт. Но российский президент признавал торг только на своём уровне — с президентом США.

Со своей стороны, Клинтон, видимо, понимал, что ему придётся встретиться с Ельциным, чтобы заполучить его подпись. Не в последнюю очередь именно поэтому президент США принял наше приглашение на празднование 50-летия победы в Великой Отечественной войне. Его советники наивно полагали, что сам факт приезда в Москву Клинтона будет достаточной компенсацией для Ельцина, и он подпишет «Партнёрство».

Я предполагал, что формального визита будет недостаточно, и направил свои усилия на то, чтобы Ельцин сосредоточился на консультациях по существу отношений Россия — НАТО. Этот важнейший вопрос, считал я, должен был полноценно обсуждаться двумя президентами во время пребывания Клинтона в Москве. Я с интересом прочитал в номере The Washington Post от 17 апреля 1995 года слова известного американского журналиста Роберта Д. Новака: «Самый важный совет, который могут дать Биллу Клинтону его профессиональные дипломатические советники: не обнимайтесь с Борисом! Публичное зрелище двухнедельной давности, когда министр обороны лебезил перед российским министром обороны, поднимая тост за здоровье Павла Грачёва, мясника Чечни, привело в ужас сотрудников госдепа. Они не хотят повторения такого зрелища».

Кристофер попросил меня прилететь в Вашингтон на переговоры по поводу предстоящего саммита. Для начала на меня решили воздействовать с помощью лёгкого шантажа. Мне объявили, что встреча с Клинтоном (которая была обычной дипломатической любезностью) возможна только в том случае, если Кристофер доложит о готовности Москвы подписать «Партнёрство». После обмена мнениями с Ельциным я объявил американцам, что президент России поддерживает подписание «Партнёрства», но при условии, что окончательная шлифовка соглашения состоится в телефонном разговоре между двумя президентами.

В результате я встретился и с Кристофером, и с Клинтоном, но был разочарован. Существенные задачи по формированию новых отношений между Россией и Америкой и между Россией и НАТО американцы обошли вниманием. Мой недавно воскресший оптимизм относительно возможности реального российско-американского партнёрства почти испарился.

Жалкая сделка

В игре на поле властных интриг американцы не имели шансов против бывших советских аппаратчиков. Я аплодировал Ельцину, который от души выпил за ужином перед намеченным телефонным разговором с Клинтоном и повесил трубку, когда американский президент захотел подробнее