Адольф Гитлер. Том 3 - Иоахим К. Фест

как он заявлял, предоставить этим народам определённую индивидуальную свободу, потому что всякая свобода отбрасывает назад, поскольку она отрицает высшую форму организации людей — государство[551]. С неизменным увлечением он то и дело рисует себе детали своей имперской мечты наяву: как германские господа и славянские народы-рабы совместно наполнят гигантское восточное пространство деловой активностью, не забывая при этом всемерно сохранять расово обусловленную классовую дистанцию между собой. Перед его взором возникают немецкие города со сверкающими губернаторскими дворцами, вздымающимися ввысь храмами культуры и административными строениями, тогда как поселения туземцев должны будут выглядеть непритязательно и ни в коем случае не иметь «каких-либо удобств или тем более украшений»; даже «глиняная штукатурка» или соломенные крыши не должны быть одинаковыми, считал он. Славянскому населению не следует давать хорошего образования, в лучшем случае, пусть они знают значение дорожных знаков, название столицы рейха да несколько слов по-немецки, а вот, скажем, учить арифметике их не нужно; совершенно правильно, сказал он как-то, генерал Йодль высказал своё недовольство плакатом, запрещавшим на украинском языке выход на проезжую часть улицы, — ведь «задавят одним местным жителем меньше или больше, это нас волновать не должно»[552]. В своих макиавеллистских потугах на остроумие, чему он охотно предавался в минуты разрядки, он бросил как-то раз замечание, что лучше всего было бы научить славянские народности «только языку жестов», а по радио передавать для них только то, «что им доступно: музыку без конца… (Потому что весёлая музыка стимулирует работоспособность)». Любую заботу о здоровье, любую гигиену он считает «чистейшим бредом» и рекомендует распространять суеверие, «что прививки и всё такое прочее — весьма опасная вещь». Когда в одной памятной записке он встретил предложение запретить в оккупированных областях распространение и употребление средств по прерыванию беременности, то возмутился до готовности «лично расстрелять… этого идиота». Напротив, ему кажется, что необходимо стимулировать «широчайшую торговлю противозачаточными средствами», и, снова шутя, добавил: «Только сперва, пожалуй, придётся позвать на помощь еврея, чтобы быстро наладить это дело»[553].

Система широких дорог и подъездных путей («начало начал всякой цивилизации») — вот что сделает страну управляемой и поможет эксплуатировать её природные богатства. Среди любимых идей Гитлера было строительство железной дороги на Донбасс с шириной колеи в четыре метра, по которой будут мчаться в том и другом направлении двухэтажные поезда со скоростью двести километров в час. Узловые пункты главных магистралей станут центрами кристаллизации городов, выполняющих роль опорных пунктов для крупных подразделений мобильных войск и находящихся в середине окружности радиусом в тридцать-сорок километров, которая образуется «кольцом прекрасных деревень» с по-настоящему сельским населением. В своём меморандуме от 26 ноября 1940 года Гиммлер уже изложил директивы по сельскому строительству на захваченных польских территориях и установил при этом иерархию среди немецких поселенцев — от простого сельскохозяйственного рабочего до представителя «местного руководства» — так же педантично, как и обустройство сёл и дворов («о толщине стен… менее 38 см не может быть и речи»), равно как и прежде всего их «озеленение», которое должно будет способствовать выражению унаследованной любви немецких племён к деревьям, кустам и цветам и придаст ландшафту в целом немецкий облик: посадка деревенских дубов и деревенских лип является поэтому столь же необходимой, как и подведение «к строениям линий электропередач… в максимально незаметной форме»[554]. Та же романтическая идиллия планировалась и в предназначенных для военных поселенцев областях России: небольшие боевые поселенческие формирования должны будут жить во враждебном окружении и утверждать себя в этой первобытной ситуации перманентной борьбы за жизнь.

А между тем вскоре стало … из-за океана, а также увешанные наградами участники войны и эсэсовцы: Восток принадлежит охранным отрядам, — заявил начальник Главного ведомства по делам расы и поселений (РУСХА) Отто Хофман. Однако, по расчётам плановиков, из них не набиралось даже пяти миллионов новых поселенцев; и если даже предположить чрезвычайно благополучные обстоятельства, говорилось в памятной записке от 27 апреля 1942 года, то «можно будет рассчитывать на количество в восемь миллионов немцев в этих районах примерно через тридцать лет»[555]. Кажется, тут впервые и начала распространяться определённая агорафобия.

Решить неожиданно возникшую дилемму был призван целый набор различных мер. Так, была идея «вновь пробудить в немецком народе тягу к поселению на Востоке» и разрешить полноценным в расовом отношении народам-соседям участвовать в колонизации Востока. В меморандуме Розенберга рассматривалось его заселение не только датчанами, норвежцами и голландцами, но и «после победного окончания войны также англичанами». Все они станут «звеньями рейха», заверил Гитлер и выражал мнение, что этот процесс будет иметь такое же значение, как и объединение сто лет назад нескольких немецких государств в единый Таможенный союз[556][557]. Одновременно, как это представлялось в памятной записке министерства по делам восточных территорий Розенберга, из сорока пяти миллионов жителей российского Запада тридцать один миллион должен будет принудительно переселён в другую страну либо уничтожен, затем были также идеи о введении соперничающих сект, а если и этого будет недостаточно, то, как считал Гитлер, нужно будет из служащих опорными пунктами городов-хозяев «бросить тогда парочку бомб на их города — и вопрос решён»[558].

Главнейшие же надежды связывались с мерами, которые должны были восстановить хорошую кровь. Сам Гитлер не раз сравнивал свою деятельность в период так называемого времени борьбы с действием магнита, который вытягивал из немецкого народа «всякий металлический, содержащий железо элемент». «Так же должны мы поступать и теперь, сооружая новый рейх, — заявил он в ставке в начале февраля 1942 года. — Где бы в мире ни находилась германская кровь, мы берём то, что хорошо, себе. С тем, что останется после этого у других, против германского рейха они не выступят»[559]. Уже в Польше так называемые «расовые комиссии» проверяли многих отобранных лиц на их «немецкий дух» и, если он соответствовал требованиям, переселяли их, чтобы окончательно онемечить, в Германию, причём без всяких церемоний отбирались — даже главным образом — и несовершеннолетние. В будущем, как заявил однажды за ужином в Растенбурге Гиммлер, во Франции будет ежегодно организовываться «ловля крови неводом», он же предлагал отсылать захваченных таким путём детей в немецкие интернаты, где они должны будут узнать, что их принадлежность к французской нации случайна, и где им помогут осознать их германскую кровь. «Потому что мы получим хорошую кровь, которую сможем использовать, и введём её в наш обиход, или же — вы, господа, можете назвать это жестокостью, но ведь природа жестока, — мы уничтожим