Возлюбленная террора - Татьяна Юрьевна Кравченко

Так вот, я тоже подумала, что им никакого труда не составит подогнать лодку к «молику», затем выйти в открытое море и там пересесть ь проходящее мимо судно. Ведь иностранные суда стоят на рейде совсем недалеко от Ялты. Возможно, Спиридонова это и имела в виду, когда сказала однажды: «Ведь отсюда так легко сбежать»

Если в дальнейшем я замечу еще какие-либо особенности поведения Спиридоновой и Измайлович, немедленно, как мне повелевает партийный долг, сообщу об этом вам, товарищи…

Написав, Галина сложила листок вдвое, потом еще вдвое и затолкала в небольшой голубой конверт. Завтра она постарается передать это местному уполномоченному ОГПУ.

Г. А. Кошина-Орлова вспоминала:

Однажды Спиридонова и Измайлович ездили в Ялту и осмотрели дом и сад Чехова. Была жива еще Мария Павловна, сестра Чехова. Они рассказывали мне восторженно, что Мария Павловна приняла их очень радушно, напоила чаем и показала им музей Чехова со всеми подробностями.

Помню, рассказывали они мне и о Вере Фигнер — какая она была красавица и как прекрасно сохранилась физически в заключении в крепости. «Была она сложена дивно, как фарфоровая куколка, и в нее, в 70-летнюю, молодежь влюблялась по-настоящему», — говорила Спиридонова. Иногда они начинали вспоминать, кто за кем ухаживал и кто на ком женился и разошелся, и тогда они напоминали мне самых обыкновенных кумушек.

ВСЕ ИДЕТ ПО КРУГУ

Однако, как и следовало ожидать, крымская передышка оказалась недолгой: 16 сентября 1930 года заместитель председателя ОГПУ Мессинг выдал ордер на арест и обыск всех подозрительных в Москве и окрестностях. По этому ордеру Спиридонова и была вновь арестована. ГПУ не слишком заботилось о логике своих поступков. Если захотеть, можно и Ялту рассматривать как окрестности столицы. Майоров был также арестован.

А 24 сентября Спиридоновой, по ее настоянию, предоставили свидание с мужем.

Майоров в сопровождении милиционера вошел в камеру. Сидящий за столом гепеушник махнул рукой:

— Часовой может подождать у двери. Садитесь, Майоров. Время свидания — пятнадцать минут.

Мария «проверила» мужа взглядом:

— Как ты?

— Как видишь, — он развел руками, как бы приглашая посмотреть. — Бодр и здоров.

Она грустно улыбнулась. Как же, здоров! Лицо осунулось, щеки ввалились, отросшая щетина старит его лет на десять.

— Держись, Илья. И ты, и я знаем, что сажать нас сейчас не за что.

— Они найдут за что, — поморщился Майоров. — Они…

— Разговорчики! — прикрикнул дежурный охранник. — Политики касаться не положено!

— Да какая политика! Все мы жили как под колпаком и не могли вести никакой работы. Вот если бы нас отпустили лет на пять, мы бы завели связи, повели бы работу — пусть бы нас тогда сажали, слова бы не сказала…

— Опять? — перебил охранник. — Я же сказал, политика — тема запрещенная. Сейчас прекращу свидание.

— Хорошо-хорошо, больше не будем, — поспешно сказал Майоров. — Расскажи лучше, как ты себя чувствуешь, Маруся. Что, кашель опять мучает?

— Это уже неважно.

— Но…

— Я должна тебе кое-что сказать.

Мария нервно стиснула руки.

— Кое-что очень важное. Только дай слово, что не станешь возражать мне.

Майоров почувствовал, как по спине побежал холодок — и от слов, и от выражения ее лица.

— Сначала скажи, — стараясь не выдать беспокойства, ответил он.

Мария, видимо, собралась с силами и стала говорить горячо и убедительно:

— Я почти всю жизнь провела в заключении. Понимаешь, с двадцати лет я всего полтора года была на свободе. И вот сейчас опять, и, кажется, на долгие годы. А мне и так немного осталось. Больше я так не могу, и я решила с этим покончить сама.

Майоров понял и побледнел. Опять она заговорила о самоубийстве!

— Маруся!

— Не перебивай меня. Мой поступок ни для кого не должен стать примером. Я хочу, чтобы вы жили, жили и жили.

— Маруся, ну что ты говоришь…

— Я все обдумала.

Он взглянул ей в лицо: похоже, мысль о смерти превращается в навязчивую идею. И все будет зависеть от тех слов, которые он сейчас скажет. Если он немедленно не разубедит Марусю, она найдет способ привести свое намерение в исполнение.

— Я не буду говорить, как ты нужна нам, мне, — медленно начал Илья Андреевич. — Ты и сама это знаешь. Но вот ты хочешь, чтобы никто не последовал твоему примеру. Это же невозможно. Ты всегда была примером для членов нашей партии, как и для многих людей. Боюсь, что твое самоубийство вызовет цепную реакцию. Это капитуляция, выход из борьбы. На тебя это совсем не похоже.

Мария горько усмехнулась:

— Ты так считаешь?

— Не только я. Думаю, к моему мнению присоединились бы и другие товарищи, если бы узнали, что ты задумала…

Она хотела что-то сказать, видимо, возразить, но в этот момент охранник взглянул на часы:

— Свидание окончено{

В дверях возник милиционер, пришедший за Майоровым. Когда Илью Андреевича уводили, он обернулся с порога:

— Подумай над тем, что я тебе сказал, — в эти слова и взгляд он постарался вложить душу. — Крепко подумай.

В январе 1931 года Марию Спиридонову, Илью Майорова, Александру Измайлович и Ирину Каховскую постановлением особого совещания при коллегии ОГПУ выслали на три года в Уфу. Срок потом продлевали еще дважды.

Уфа — это все-таки не Ташкент и не Самарканд. Хотя это и столица Башкирии, Уфа все же ближе к России, чем Средняя Азия. И жизнь в Уфе после жизни в Ташкенте и в Самарканде позволила Спиридоновой увидеть и оценить изменения, принесенные в российский город двумя десятилетиями Советской власти. Надо сказать, изменения эти были подчас не в лучшую сторону.

В Уфе, как и во всех более-менее