Холокост. Черные страницы. Дневники жертв и палачей - Нина Сигал

Барт ван дер Боом потратил полдесятилетия на работу над своим опровержением, работая с командой студентов-исследователей над отбором свидетельских показаний из голландских дневников, чтобы оценить не то, что «обычные голландцы» могли прочитать или услышать, а то, как они осмысливали эту информацию наряду со всеми другими новостями и слухами, которые доходили до них во время оккупации.

Барт ван дер Боом стремился разобраться в этом вопросе, как он написал во вступлении к своей книге, «потому что он непосредственно затрагивает нашу идентичность». Он добавил: «Оккупация стала определяющим моментом нашего национального прошлого, моментом, когда мы должны были продемонстрировать свою состоятельность»{288}. Он был обеспокоен тем, что национальная идентичность голландцев оказалась в опасности, поскольку современные историки и писатели заменили «миф о сопротивлении» на «миф о виновном свидетеле»{289}. Если бы «простые голландцы» знали об убийствах евреев после их прибытия в Собибор и Освенцим и продолжали при этом быть пассивными и проявлять безразличие к судьбе евреев, то моральный вердикт им был бы ужасен.

Произведению «Мы ничего не знаем об их судьбе» была присуждена престижная голландская премия Dutch Libris Geschiedenis («Большая историческая премия»), оно получило восторженные отзывы. Жюри оценило эту книгу как «смелую», за то, что она заняла «необычную позицию» после глубокого изучения исходного материала.

В то время как поклонники Барта ван дер Боома считали, что его анализ явился желанным противодействием от попыток устыдить голландцев за моральную распущенность, его выводы впоследствии вызвали решительные возражения со стороны других историков. Споры по поводу книги продолжались в течение нескольких месяцев как в голландской прессе, так и в международных исторических журналах.

Некоторые рассматривали Барта ван дер Боома как апологета, стремящегося оправдать нацию и спасти ее моральный облик. «После публикации этой книги голландский народ был освобожден от своей коллективной вины», – написали Арианна Баггерман и Рудольф Деккер, добавив, что первоначальный положительный прием книги в широких кругах общественности «говорит нам больше о настоящем, чем о прошлом»{290}.

Обе книги должны быть расположены вдоль повествовательной дуги голландской культуры памяти[345], которая на протяжении десятилетий пыталась медленно и не без пристрастия осмыслить и оценить роль «среднестатистического голландца», или «стороннего наблюдателя», в непростой национальной истории.

* * *

На самом глубоком экзистенциальном уровне концепция систематического, поставленного на промышленную основу убийства миллионов людей, включая пожилых, социально неблагополучных и инвалидов, а также новорожденных младенцев, в современной Европе остается, в самом широком смысле этого слова, просто непостижимой. То, что это на самом деле имело место в действительности (а оно имело место в действительности), воспринимается с большим трудом даже самыми черствыми учеными (что является одной из причин того, что это остается источником постоянных и зачастую весьма эмоциональных споров).

Есть две отдельные проблемы, которые необходимо решить при попытке ответить на «вопрос о знании».

Во-первых, что могло быть известно? Какая информация поступала из Германии? Какие слухи циркулировали в обществе, в какой момент времени и где именно?

Во-вторых, если предположить, что люди действительно получали эту информацию, то как они ею воспользовались? Как они воспринимали сообщения о массовых убийствах в контексте другой информации, такой как нацистская пропаганда, сообщения от источников из подполья, слухи и пересуды? Насколько они доверяли этим источникам информации и до какой степени они подвергали их сомнению? И, наконец, как они психологически воспринимали эти чудовищные новости?

Чтобы ответить на первый вопрос, мы как минимум можем ознакомиться с первоначальными предостережениями и более поздними сообщениями в средствах массовой информации, в которых более или менее точно описывалась деятельность нацистов по ликвидации евреев.

В самом начале войны появились свидетельства того, что достаточно часто заявляемые планы Гитлера по избавлению Европы от евреев могут материализоваться в виде геноцида. Свидетели насилия из числа евреев и еврейские организации были одними из первых, кто предупредил мировую общественность о немецких планах уничтожения евреев задолго до того, как «окончательное решение еврейского вопроса» было официально принято.

«Нам придется столкнуться с тем фактом, что при новом режиме в Германии два миллиона евреев будут уничтожены», – предупреждал Ричард Лихтхайм, глава женевского отделения «Еврейского агентства для Палестины» в октябре 1939 года в письме, адресованном в лондонскую штаб-квартиру этого агентства{291}.

Еще в 1941 году десятки международных газет сообщали о жестокой тактике нацистов, применявшейся против евреев по всей Европе, а также об их крупномасштабных операциях по уничтожению евреев. Самые первые сообщения поступали из оккупированной Польши, которая была разделена между Германией и Советским Союзом, что вынудило польское правительство отправиться в изгнание в Лондон. Появилась информация о массовых казнях, которые проводились расстрельными командами, а также об отравлении газом в специальных грузовиках и массовых захоронениях в первом нацистском лагере смерти Хелмно-над-Нерем. В январе 1942 года одному из мужчин по имени Сламек, которого принудительно привлекали к захоронению погибших евреев, удалось бежать и добраться до близлежащего городка Грабов, где он сообщил местному раввину и жителям этого городка о том, свидетелем чего он стал. Позже он добрался до Варшавского гетто, где его история была записана{292}.

Информационное агентство «Би-би-си» впервые сообщило о массовых казнях евреев еще раньше, 2 июня 1942 года, сославшись на доклад Всеобщего еврейского рабочего союза (БУНДа), который был передан Леоном Файнером, активистом подполья в Варшаве, польскому правительству в изгнании в Лондоне месяцем ранее. Содержавшееся в этом докладе утверждение о том, что еврейское население подвергалось «систематическому уничтожению», также было напечатано в статьях изданий «Нью-Йорк Таймс» и «Бостон Глоуб».

Герхарт Ригнер, глава Женевского отделения Всемирного еврейского конгресса, 8 августа 1942 года предупредил официальных лиц в Соединенных Штатах и Великобритании о том, что надежные информаторы в Германии узнали из штаба Гитлера о планах окончательного решения еврейского вопроса:

«ОТ ТРЕХ С ПОЛОВИНОЙ ДО ЧЕТЫРЕХ МИЛЛИОНОВ ПОСЛЕ ДЕПОРТАЦИИ И СОСРЕДОТОЧЕНИЯ В ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЕ ДОЛЖНЫ БЫТЬ БЫСТРО УНИЧТОЖЕНЫ, ЧТОБЫ РАЗ И НАВСЕГДА ПОЛНОСТЬЮ РЕШИТЬ ЕВРЕЙСКИЙ ВОПРОС В ЕВРОПЕ»{293}.

22 июля 1942 года Ричард Лихтхайм написал руководству Иерусалимского представительства «Еврейского агентства для Палестины» письмо, в котором заявил: «Евреи почти в каждой стране на этом измученном континенте живут в постоянном страхе перед депортацией с целью последующего медленного или же быстрого физического уничтожения либо рабского труда в невыносимых условиях, и их мысли сосредоточены только на спасении путем побега – надежда, которая может осуществиться лишь в очень немногих случаях»{294}.

В ноябре 1942 года Ян Карский (Козелевский), эмиссар польского правительства, прибыл в Лондон, чтобы доложить британскому правительству о зверствах немцев в оккупированной Польше. Он дважды пробирался в Варшавское гетто (по-видимому, в результате подкупа) и стал непосредственным свидетелем систематических нацистских убийств. По его оценкам, в то время число убитых евреев в Польше уже превысило один миллион человек.

Первый официальный международный доклад, в котором описывались «лагеря уничтожения», известен как «Нота Рачиньского». Автор этого документа – польский дипломат Эдвард Рачиньский, который в то время являлся министром иностранных дел польского правительства в изгнании[346] в Лондоне. Нота была разослана всем правительствам, подписавшим Декларацию Организации Объединенных Наций.

10 декабря 1942 года «Нота Рачиньского» была опубликована в виде шестнадцатистраничной брошюры под названием «Массовое истребление евреев в оккупированной Германией Польше», которое было напечатано красными буквами на белом картоне обложки. В этой брошюре подробно описывался усиливающийся нацистский геноцид восточноевропейских евреев на территории Польши с подтверждением соответствующих фактов очевидцами, находившимися в немецких концентрационных лагерях.

Через неделю после получения «Ноты Рачиньского» союзные государства, включая Соединенные Штаты, Великобританию, СССР, Югославию, Французский национальный комитет, Польшу, Бельгию, Чехословакию, Грецию, Люксембург, Норвегию и Нидерланды, опубликовали совместную декларацию, в которой прямо говорилось, что власти Германии причастны к массовым убийствам евреев в Восточной Европе.

В документе подчеркивалось, что ответственные за эту «жуткую политику хладнокровного истребления нации не смогут избежать возмездия».

В декларации, в частности, отмечалось: «Со всех оккупированных стран евреев вывозят в ужасающих условиях жестокости в Восточную Европу. В Польше, которая превратилась в главную