Суворов — от победы к победе - Сергей Эдуардович Цветков

Принятые Суворовым меры понизили через два месяца смертность в четыре раза, а в августе он доносил Екатерине II, что умер только один больной из 792.

Забыть на время о воровстве и чужой непорядочности помогало любимое дело — обучение войск. На маневрах, среди солдат Суворов преображался. Голландец на русской службе Фалькони, состоящий при Суворове, писал Хвостову: «Наш почтенный старик здоров; он очень доволен своим образом жизни; вы знаете, что наступил сезон его любимых удовольствий — поля, ученья, лагери, беспрестанное движение; ему ничего больше не нужно, чтобы быть счастливым».

Суворов обучал войска бою в дневное и ночное время во всех видах. Чрезмерно утомить солдат не боялся — знал, что они готовы целые сутки провести в поле, лишь бы не подвергаться строевой муштре. Приезд Суворова в полк был для них праздником. «Солдаты ученье любят, лишь бы кратко и с толком», —говорил Александр Васильевич.

Суворовская система обучения войск сформировалась давно и в своих существенных чертах никогда не менялась. В Тульчине она лишь получила наиболее полное развитие и завершение. Прежде всего это было связано с тем, что здесь Суворов придал окончательную редакцию «Науке побеждать». Это краткое армейское наставление — удивительное воплощение суворовского духа — состоит из двух частей: первая — «Вахт-парад» (так по-суворовски называлось производство учения перед разводом) — предназначалась офицерам; вторая — «Словесное поучение солдатам о знании для них необходимом» — читалось после развода и заучивалось солдатами наизусть. В целом «Наука побеждать» является сводом небольшого числа уставных правил и неподражаемых суворовских афоризмов, утверждающих, по сути, один принцип: «Атакуй, с чем Бог послал». Вот краткая выдержка из второй ее части. Комментировать ее бесполезно: здесь, как в народной пословице, каждое слово говорит само за себя.

«Береги пулю на три дня, а иногда и на целую кампанию, когда негде взять. Стреляй редко да метко; штыком коли крепко; пуля обмишулится, штык не обмишулится; пуля дура, штык молодец.

Коли один раз, бросай басурмана со штыка, … отскокни шаг, удар опять, коли другого, коли третьего; богатырь заколет полдюжины, а я видал и больше. Береги пулю в дуле; трое наскочат — первого заколи, второго застрели, третьему штыком карачун.

Фитиль на картечь — бросься на картечь; летит сверх головы; пушки твои, люди твои — вали на месте, гони, коли, остальным давай пощаду; грех напрасно убивать, они такие ж люди.

Умирай за дом Богородицы, за Матушку, за пресветлейший дом: церковь (за тебя) Бога молит. Кто остался жив, тому честь и слава.

Обывателя не обижай: он нас поит и кормит. Солдат не разбойник. Святая добыча: возьми лагерь — все ваше; возьми крепость — все ваше… Без приказа отнюдь не ходи на добычь.

Баталия в поле — линиею против регулярных, кареями против басурман… Есть безбожные, ветреные, сумасбродные французишки; они воюют на немцев и иных колоннами. Если бы нам случилось против них, то надобно нам их бить колоннами же.

Три воинские искусства. Первое — глазомер: как в лагере стать, как идти, где атаковать, гнать и бить; (так же) для занятия местоположения, примерного суждения о силах неприятельских, для узнания его предприятий.

Второе — быстрота… Неприятель нас не чает, считает за 100 верст, а коли издалека, то за 200, 300 и больше — вдруг мы на него как снег на голову: закружится у него голова. Атакуй, с чем пришел, чем Бог послал; конница начинай, руби, коли, отрезывай, не упускай, ура! — Чудеса творят братцы.

Третье — натиск. Нога ногу подкрепляет, рука руку усиляет; в пальбе много людей гибнет; у неприятеля те же руки, да русского штыка не знает. Вытяни линию — тотчас атакуй холодным оружием… Коли пехота в штыки, конница тут и есть… Казаки везде пролезут… В двух шеренгах сила, в трех полторы силы: передняя рвет, вторая валит, третья довершает.

Бойся богадельни. Немецкие лекарствицы издалека тухлые, сплошь бессильны и вредны; русский солдат к ним не привык; у вас есть в артелях корешки, травушки, муравушки. Солдат дорог; береги здоровье… Кто не бережет людей — офицеру арест, унтер-офицеру и ефрейтору палочки, да и самому палочки, кто себя не бережет.

Богатыри, неприятель от вас дрожит, да есть неприятель больше и богадельни: проклятая немогузнайка, намека, загадка, лживка, краснословка, краткомолвка, двуличка, вежливка, бестолковка, кличка, что бестолково и выговорить… От немогузнайки много, много беды. За немогузнайку офицеру арест, а штаб-офицеру от старшего штаб-офицера арест квартирный.

Солдату надлежит быть здорову, храбру, тверду, решиму, правдиву, благочестиву. Молись Богу — от него победа. Чудо-богатыри, Бог нас водит, Он нам генерал.

Ученье — свет, неученье — тьма; дело мастера боится… За ученого трех неученых дают; нам мало трех, давай нам шесть, давай нам десять на одного — всех побьем, повалим, в полон возьмем… Вот, братцы, воинское обучение, господа офицеры, какой восторг».

По окончании чтения громогласно провозглашалось: «субординация, экзерциция, дисциплина, чистота, здоровье, опрятность, бодрость, смелость, храбрость, победа, слава, слава, слава!»

Большинство из этих наставлений в своей технической части не годились уже и в 1812 году, но их дух еще не скоро выветрился в русской армии. Невозможно понять, например, всей горечи, которую чувствовала армия, отступая перед Наполеоном, если не помнить, что каждый пятый-шестой ее солдат и офицер были суворовцами. «Ретирада» была запрещенным словом в суворовских войсках, Александр Васильевич скорее дал бы отсечь себе руку, чем согласился бы обучать войска приемам отступления. Конечно, и его не раз опрокидывали в бою, но он продолжал считать, что оборона будет тем упорнее, а отступление тем успешнее, чем меньше они признаются, как военный принцип. Случалось, что его ненависть к «ретираде» переходила границы разумного. Так, во время одних маневров офицер-новичок дал приказ солдатам сдвоить ряды, отойдя назад, а не вперед, чтобы пропустить кавалерию, атакующую во фронт. «Под арест! — взбешенно заорал Суворов на опешившего офицера. — Этот немогузнайка загубит всю армию, учит ретираде!» (Слово «ретирада» он произносил не иначе, как зажмурившись и нараспев.)

«Немогузнайство» и «ретирада» тесно связывались в его понятии. Иначе нельзя объяснить его странное требование — не задумываясь отвечать на любой, пусть нелепый, вопрос. Действительно, какая польза вытекала из ответа подчиненного наобум о вещах, ему вовсе неизвестных, даже если порой эти ответы были довольно удачны, как в апокрифическом диалоге Суворова с часовым:

— Знаешь ли ты, сколько звезд на небе? — спросил Суворов.

— Знаю! — бодро ответил солдат.

— Сколько же?

— Сто пятнадцать тысяч четыреста семьдесят две.

— Врешь!

— Извольте перечесть сами: русский солдат не врет.

Суворов отскочил, снял шляпу, низко поклонился солдату и пошел, говоря свое любимое: «Хорошо, помилуй Бог, хорошо!» (В другой редакции этого анекдота Суворов спросил солдата, сколько верст от земли