Древности Константинополя - Никодим Павлович Кондаков

от жары то, во всяком случае, окончательно потерять интерес к поездке по причине отчаянной духоты карет. Безотрадные виды кварталов прежних янычар нагонят на вас такую же скуку, как и полинялые лохмотья, выставленные под громким именем «Музея янычар» на Ипподроме. Зато, вылезя перед воротами из кареты и разглядев картину, расстилающуюся направо от вас, вы можете воочию убедиться, почему о Стамбуле можно и доселе говорить, как о становище большой орды. Обширные поёмные луга – чаир сходят вниз по реке; за нею подымаются бесконечные, но крайне жалкого вида, новые огороды. И всюду в окрестности, на несколько вёрст, грязные бараки и такие же палатки укрывают густое население цыган, выбравших самое грязное и болотистое место. Рои мальчишек и девочек, как насекомые, обсыпают вас со всех сторон, прося милостыни, когда вздумаешь взойти на стены, на полдороги между Топ-Капу и Адрианопольскими воротами. Стены здесь, с внешней стороны почти совсем сравнены с землею и имеют вид небольших мусорных холмов, идущих в линию. Вот, однако, и Адрианопольские ворота, важнейшие после «Золотых»: через них направлялись все сообщения со странами Балканского полуострова, движение торговое и стратегическое. Узкая, но мощёная дорога вела к ним от центра города, – так называемая «средняя» или главная улица, и шла к Адрианополю и далее к берегу Дуная. И теперь эти ворота оживлены более остальных: отряды навьюченных ослов и стада баранов, стеснившихся в проходе, живо напомнили нам Рим и ворота св. Севастьяна, выходящие на Аппиеву дорогу. Это сходство усиливается ещё тем, что и здесь, по обоим сторонам дороги и под стенами, тянутся обширные кладбища.

Pис. 13. Мечеть Кахрие-Джами, бывший монастырь

Pиc. 14. Мечеть Кахрие-Джами. Мозаика наружного притвора

Разница та, что здесь на этих кладбищах хоронят и доселе, хотя и очень переполнено кругом всё место. Тысячи мраморных и раскрашенных столбов с чалмами видны повсюду в густой зелени кипарисов; видно, есть и охрана и забота. Эти памятники мёртвых смотрятся свежее, веселее тех жилых домов, которые в самом унылом беспорядке разбросаны внутри города: тот, кто полагал бы руководствоваться здесь планом разыскивать улицы и держаться определённого направления, ничего бы не нашёл в этой части Стамбула.

В этой глуши, кроме деревянных построек, есть только наскоро собранные из камней и мусора хижины. Справа от ворот стоит большая мечеть Мири-Мах, построенная на месте древней церкви во имя св. Георгия. Поднявшись от неё налево, к стенам, на которых различаются здесь даже каменные внутренние лестницы, выходишь на большое пустынное плоскогорье с чудным видом на город. Под холмом ютится здесь древний монастырь «Спаса в Хоре», ныне мечеть Кахрие-Джами, один из первых после Софии памятников Константинополя. Недавно ещё почти совсем неизвестная, с трудом находимая в этом глухом углу, древняя церковь теперь посещается почти всеми туристами. Бедная снаружи, закрытая почти отовсюду, помещённая в безлюдном и нищенском квартале, церковь эта сохранила открытыми свои древние мозаики, не только единственный памятник этого рода в Константинополе, но мало имеющий себе равного и на всём христианском Востоке. Мозаики эти отлично сохранились и по красоте своей давно уже вызывали варварские попытки разных любителей-французов и англичан купить их для Лувра или Британского музея. Монастырь «Хора», т.е. «загородный», построен был ещё в VII столетии, но мозаичная роспись его относится частью к XI–XII вв., а окончательная его отделка – к началу XIV века, при Феодоре Метохите, известном учёном, астрономе и государственном деятеле. Весьма оригинальное и характерное обстоятельство спасло часть мозаик от штукатурки. Средний неф, крытый куполом, отделён глухой стеной от обоих нартексов или продольных папертей, как и от бокового южного предела, и связан с ними только двумя дверьми. Мусульмане поэтому нашли, что, закрыв штукатуркою две мозаики среднего нефа, сбив в нём лики на скульптурах и проделав узкую лазейку в мечеть сбоку, они сделали всё, что нужно, и на этот раз пожалели штукатурки. Таким образом уцелели почти все мозаики (все они изданы в фототипическом атласе Русским Археологическим Институтом в Константинополе в 1906 г., при XI томе Известий) обоих нартексов и фрески в приделе. Прямо против входа, над дверью, большая фигура Спаса с Евангелием представляет нам византийский подлинник киевских и сицилийских изображений: белокурые волосы золотистого тона или цвета льна струятся по сторонам головы, округлая борода и величавый, строгий тип лика – всё отличает древность этого изображения.

Мечеть Кахрие-Джами. Мозаики наружного притвора Бегство в Египет.

Мечеть Кахрие-Джами. Мозаики наружного притвора

Рис. 15. Мечеть Кахрие-Джами. Мозаики наружного притвора

По сторонам, в купольных сводах и люнетах, на арках и под ними – серия мозаических изображений из Протоевангелия. Легендарное направление духовной литературы христианского Востока в VII–X веках повело к оригинальной обработке благочестивых, хотя часто апокрифических сказаний и преданий. Век Македонской династии и Комнинов, в лице замечательных женщин этой эпохи, принёс с собою особенно оживлённое почитание Богородицы, обставив окончательно обрядовую и легендарную его стороны и передав их Западу. Иконопись широко пользовалась этими сказаниями и мистическими дополнениями к Евангелию и вносила новое, богатое содержание в христианское искусство. Нартексы монастыря Спасова посвящены: первый – жизни Спасителя, второй, внутренний – жизни Марии. В первом замечательны своею чудною сохранностью несколько картин. Сцена Рождества Христова, написанная по церковной песне: «Слава в вышних Богу и на земле мир, в человецех благоволение», – наивно передаёт во всей обстановке скромное рождение Спасителя мира, окруженного бедными пастухами, – эту заветную мысль древнего христианства, сохраненную Византией. В стороне от яслей дремлет Иосиф, пластически изображая собою и наступившую ночь, и мир на земле. Другая картина представляет путешествие в Вифлеем. Среди дороги, в глухом каменистом овраге Мария, почувствовав, что наступило ей время родить, обращается к Иосифу, прося снять её с мула. Ещё оригинальнее, но с той же основной идеей, представлена апокрифическая сцена записи Иосифа и Марии во время объявленной народной переписи. В портик богатого дворца, на курульном кресле, восседает в пурпурном облачении префект, окружённый воинами. Писец или секретарь записывает в свитке показания, отобранные от Иосифа и Марии, явившихся в сопровождении толпы народа. Их униженное положение, робость Девы, стоящей однако, впереди и отвечающей за Иосифа, вызывает сочувствие только у воина, который, преклонившись перед нею, кладёт руку себе на грудь… Пессимизм времени находил мало добрых людей на свете, и этот воин –