На нее запрет. Дочка Шаха - Кристина Майер

— Я боюсь тебя, — шепчу в темноту. Прошлое, где он был моим старшим заботливым другом, давно размыто. Теперь это совсем другой, незнакомый мне мужчина. Не вижу Бессонова, но каждой клеточкой ощущаю его присутствие.

— Я тебя не обижу, — звучит холодный равнодушный голос.

Пусть его слова и кажутся клятвой, меня это не успокаивает. Он опасен и жесток, я всегда это чувствовала. Лев уничтожит любого, кто встанет у него на пути. Тогда почему к страху примешивается волнение, когда раздаются его тихие приближающиеся шаги? Подтягиваю под себя ноги, будто эта поза способна защитить меня от него. Бессонов присаживается возле меня на корточки – так близко, что я ощущаю его дыхание на своем лице, когда он произносит:

— Ты моя, просто еще не поняла этого…

Глава 9

Камилла

«Ты моя, просто еще не поняла этого…» - перебираю слова в голове, никак не могу понять, что имел в виду Лева. Он тем временем не думая, подхватывает меня на руки и несет к машине. Эти несколько шагов отзываются учащенным сердцебиением.

«Ты моя кто?» - раньше была подругой, потом он перестал меня замечать, а теперь… чего я не могу понять?

- Я не твоя… - упрямо глядя ему в глаза, как только он опускает меня на заднее сидение своей машины. О чем бы он там не говорил. Не удивляюсь, что он мне не ответил, хотя это сильно раздражает. – Я папина и мамина!

Бессонов пропускает мои слова мимо ушей, проталкивает меня глубже на сидение и устраивает ноги на бежевом кожаном сидении, не обращая внимания, что мои грязные ноги пачкают оббивку.

Лев садится за руль, спускает окно, прежде чем завести двигатель. Молчаливое напряжение бьет по нервной системе. Срываясь на скорости, Бессонов крепко двумя руками удерживает руль.

Продолжаю прокручивать в голове его слова. Не могу не думать. До дрожи пробивает, стоит мысленно воспроизвести его интонацию и хриплый голос, в котором нет ни тени сомнений, что будет так, как он сказал.

Об аварии я всю дорогу не вспоминала. Может он специально это сказал, чтобы я не нервничала? Если так, то у него достойно получилось. Тревогу о наказании затмили другие мысли. Пробраться в голову Льва невозможно, он всегда был у себя на уме.

В детстве я всегда крутилась рядом с ним и Тимуром. У них хватало терпения возиться со мной. Помню, как он поднимал меня к высоким веткам, чтобы я сорвала ягоды или яблоки в саду. Или снимал меня с дерева, если я боялась слезть сама. Глядя на меня он постоянно улыбался, хотя обычно ходил с холодным равнодушным выражением лица. Я помню их первых девчонок, которых я недолюбливала, потому что они стали проводить время с ними, забывая обо мне…

Приехали мы в ближайшую районную больницу, за что я готова была сказать Бессонову спасибо. Обычно все сразу звонят Азамату – другу моего отца, в его клинике меня знает почти весь медперсонал. Уже через минуту, о моих разбитых коленках стало бы известно Марату Шахову.

- Я сама, - отодвигаю руки Бессонова, не обращая внимания на боль, пытаются вылезти из машины самостоятельно.

- Я тебя хорошо и давно знаю. Ты самостоятельная, сильная, смелая, но мне ничего не нужно доказывать, Ками, - подхватывает на руки, несет на руках до самого приемного отделения. Легко несет, будто я ничего не вешу, даже не запыхался. А я не решаюсь посмотреть на него. Мне неуютно у него на руках. Тревожно и волнительно.

Небольшая очередь в приемном отделении, врачей на месте нет. Медсестра просит подождать, врач сейчас подойдет. Время идет, а ничего не меняется. В очереди усиливается роптание недовольных. Бессонов прислонившись к стене, что-то смотрит в телефоне. Без каких либо объяснений он уходит. То ли в туалет спешит, то ли еще куда-то. Провожая его взглядом, отмечаю, какие широкие у него плечи. За то время, что мы не виделись, он несильно изменился: стал мужественнее и еще красивее. Заострились черты лица, стали более выражены скулы. У него всегда был волевой подбородок, темно-серые глаза в моменты злости казались черными. Прямому носу в юношестве завидовали ребята из спортивного клуба, но после этого Лев столько раз его ломал, что появилось небольшое искривление на переносице, но его оно не портило, как и шрам пересекающий бровь. Его вообще ничего не могло испортить.

- Идем, - возвращается Бессонов, вновь не спрашивая подхватывает на руки.

Заносит в рентген кабинет. Травматолог отчего-то очень нервничает, у него два раза выпадают из рук снимки. Через деясь минут мы узнаем, что я отделалась лишь ушибами, ссадинами и синяками. Лева отзванивается Ваньке, сообщает, что со мной все в порядке. В процедурном кабинете мне ставят укол и обрабатывают раны. Несколько раз извиняются за задержку, когда мы покидает кабинет. Боль утихает уже в машине.

- Ты не имел права сжигать чужой скутер, - нет смысла грозить ему полицией – это последнее, чем можно было бы напугать Бессонова.

- Сейчас я отвезу тебя домой, - игнорируя мой выпад. – Мне придется рассказать твоему отцу об аварии, - глядя на меня в зеркало дальнего вида.

- Можно, я скажу, что упала со скоростного велосипеда? – эта идея только что пришла мне в голову. За велосипед меня не станут наказывать. Бессонов молчит, но продолжает удерживать мой взгляд в зеркале. Я не стану его умолять.

- С одним условием, - уже не верила, что Лева заговорит.

- Каким? – ощущение, словно я ступаю на опасную тропинку. Вместо того, чтобы отступить, я с замиранием сердца жду, что он скажет.

- Все, что ты хочешь попробовать, ты пробуешь в моем присутствии…

Глава 10

Камилла

Меня откидывает на несколько лет назад, тогда он уже говорил мне эти слова, после того, как узнал от Лютаева, что я пробовала курить. Не возникала у меня с того времени что-то пробовать, тем более в присутствии Бессонова.

- Позволишь покататься на своем мотоцикле? – неожиданно даже для самой себя.

Обычно я не тушуюсь, но Бессонов держит меня в таком напряжении, что рядом с ним чувствую себя молчаливой запуганной пташкой. Его заверения: «Я тебя не обижу» и «Ты моя, просто еще не поняла этого…» до сих пор крутятся в голове, повышая градус тревоги.

- Позволю, - кривит губы в усмешке. Здесь