Очерки по истории стран европейского Средиземноморья. К юбилею заслуженного профессора МГУ имени М.В. Ломоносова Владислава Павловича Смирнова - Коллектив авторов -- История

(ст. 28). «Законодательный Корпус принимает законы путем тайного голосования и без обсуждения законопроектов, которые были обсуждены перед этим ораторами Трибуната и правительства» (ст. 34), то есть, его функции сводятся к простому голосованию. «Всякий декрет Законодательного Корпуса обнародуется на десятый день, после его принятия, первым консулом кроме случаев, когда будет заявлено в сенат о его неконституционности» (ст. 37).

Однако и Трибунат, и Законодательный корпус не избираются народом: многоступенчатая процедура приводит к тому, что народ лишь высказывает рекомендации, сами же выборы проводит Сенат, члены которого также не избираются, а назначаются, и заседания его не публичны. Членов же Государственного совета назначало правительство Иными словами, даже если не говорить о принятом в годы революции принципе выборности, а не назначаемости должностных лиц, создаётся чрезвычайно сложная структура, при которой инициатором закона может быть только правительство, а народовластие ограничено выдвижением кандидатов в депутаты.

Планы роялистов не предусматривали аналога парламента, но предусматривали созыв Генеральных штатов, который должен был послужить своеобразной демонстрацией стремления монарха к компромиссу между Старым порядком и новомодным парламентаризмом В 1798 г. Людовик XVIII писал: «Нация законным образом представлена через собрание Генеральных штатов, составленных из депутатов, свободно избранных по нормам, предписанным Конституцией»[52]. К 1799 г. он пришёл к мысли, что эту выигрышную часть его политической программы необходимо обнародовать. В инструкции его агентам говорилось:

«Во всех краях моего Королевства должно быть известно о моем намерении: как только будут обеспечены порядок и общественное спокойствие, созвать Генеральные штаты, дабы трудиться в согласии с ними над составлением конституции Королевства, дабы они просветили меня своими знаниями касательно того множества установлений, которые мне предстоит разработать, и дабы обеспечить одобрение Нации тем законам, которые я приму ради ее благополучия»[53].

От имени и по поручению короля, его секретарь Ж.-Б. Курвуазье — блестящий юрист, отвечавший за составление многих документов, — в одном из проектов обрисовал полномочия Генеральных штатов следующим образом: «мы признаем, что они имеют неотъемлемое право одобрять законы и устанавливать налоги; что они должны просвещать нас своими советами в различных областях управления и определять в согласии с нами статьи конституционной хартии»[54].

Хотя о точных сроках созыва Генеральных штатов речь не шла (их созовут, «как только общественное спокойствие будет прочно восстановлено»[55]), и хотя круг их полномочий был очерчен довольно абстрактно, на обещания не скупились: «Мы признаем (поскольку мы всегда гордились тем, что справедливы), что мнение и согласие Генеральных штатов будут необходимы для придания законности одной части наших планов, разъяснения другой и стабильности планов в целом»[56]; порой даже говорилось о том, что они определят «окончательную форму правления»[57].

По мнению Курвуазье, Генеральные штаты окажутся «крайне важны» во многих отношениях: при модификации налоговой и финансовой системы, для «разоблачения злоупотреблений и выявления способов их исправить»[58] (особенно на местах), для того, «чтобы узнать состояние сельского хозяйства, торговли, населения по всей Франции»[59] при принятии решений об административном делении королевства, о сохранении или отмене системы продажи должностей, о компенсации собственникам.

Иными словами, если бы эти планы реализовались, народовластия в такой системе было бы намного больше, чем это было предусмотрено по Конституции VIII года Республики.

ИСПОЛНИТЕЛЬНАЯ ВЛАСТЬ

Начиная с 1791 г. революционные конституции одна за другой закрепляли приоритет законодательной власти над исполнительной В XVIII в. действительно была популярна концепция разделения властей, однако она отнюдь не означала равновесия или равноправия властей. Конституция 1791 г. устанавливала конституционную монархию с огромной ролью и властью короля, хотя, по сравнению со Старым порядком, власть эта и была сильно ослаблена. Реакцией на сильную исполнительную власть, которая столь напоминала бы королевскую стала Конституция 1793 года: по ней во главе государства был поставлен очень слабый Исполнительный совет из 24 человек, избираемый не народом, а Законодательным корпусом. После диктатуры монтаньяров, в 1795 г., когда пресса всё ещё обсуждала всевластие Робеспьера в качестве исполнительной власти была предусмотрена Директория из 5 человек, которая также оказывалась в зависимости от законодателей Обсуждались разные проекты, в том числе и предложение ввести пост президента, но побоялись: президент слишком напоминал короля.

В этом плане Конституция VIII порывала с революционной традицией, направленной на ослабление исполнительной власти и на то чтобы поставить её под контроль власти законодательной. В соответствии с IV главой Конституции исполнительная власть вручалась трём консулам, названным поимённо, при этом первый консул, Бонапарт получал полномочия, очень сопоставимые с королевскими: он «обнародует законы; он назначает и смещает по своей воле членов Государственного совета, министров, послов и других государственных представителей за границей, офицеров сухопутных и морских вооруженных сил, членов местных администраций и комиссаров правительства при трибуналах. Он назначает уголовных и гражданских судей, а также мировых и кассационных судей, без права их смещения» (ст. 41).

НАЦИОНАЛЬНЫЕ ИМУЩЕСТВА

Одним из самых острых вопросов был вопрос о собственности. В ходе Революции многие земли дворянства, церкви, так называемых «врагов народа» были конфискованы и превратились в «национальные имущества». Затем они частично были проданы и обрели новых владельцев. С тех пор каждый, кто хотел приобрести благосклонность этого нового слоя собственников, предлагал записать в Конституцию, что национальные имущества не вернутся к прежним хозяевам.

Ст. 94 Конституции VIII года гласила: «Французская нация заявляет, что после совершения законной продажи национального имущества, независимо от его происхождения, законный приобретатель не может быть лишен его, за исключением случаев, когда третьи лица предъявляют к национальной казне требования о возмещении понесенных убытков», однако на эмигрантов право требовать компенсации не распространялось.

Для роялистов вопрос, разумеется, был стократ более сложным. Людовик XVIII отлично понимал, что его соратники не простят, если не получат обратно свою собственность, но и мятежные подданные никогда не согласятся его принять, если будут знать, что лишатся всего, нажитого в годы революции. Если поначалу король был настроен безоговорочно вернуть всё украденное у них былым владельцам, то к 1799 г. он стал высказываться на эту тему очень аккуратно:

«Что же до присвоенных имуществ, эта тема представляется мне деликатной. Их возвращение — естественное право, и не объявить о нем было бы своего рода соучастием в несправедливых грабежах. С другой стороны, покупатели [этих имуществ] многочисленны, и опасно озлобить сей класс и довести его до отчаяния. По этой причине я принял решение пообещать нынешним владельцам компенсацию в зависимости от обстоятельств. Это выражение туманно, и я об этом знаю, однако оно наилучшим образом соответствует моей цели: 1° поскольку оно оставляет мне свободу определить впоследствии и способ, и размер компенсации; 2° поскольку, избавляя владельцев от страха