Работа над ролью - Константин Сергеевич Станиславский

спросил Рассудов. – Я думаю, что в нашем искусстве, творящем красивую жизнь человеческого духа, всегда найдется новое; настолько беспредельна область, нас интересующая. Рядом с этим всегда будет и старое, так как наш опыт, техника в творческой области тоже велики. Однако не будем уклоняться от темы разговора. Можно не только переживать и представлять роль, но и просто докладывать ее с помощью однажды и навсегда установленных приемов актерской игры. Это – ремесло, которое, к сожалению, больше всего распространено в театре. Из этих трех направлений нашего искусства: переживания, представления и ремесла – мы признаем тольке одно – искусство переживания.

– И я только его и признаю, иначе я не был бы здесь! – воскликнул с пафосом Ремеслов. – Настоящий артист непременно должен переживать.

– Странно слышать от вас такие слова после всего того, что вы говорили раньше, – удивился Рассудов.

– Что ж тут странного! – обиделся Ремеслов.

– Да как же, – пояснил Рассудов, – вы только что предлагали нам механически выдолбить чужие слова роли, прежде чем оживить их для себя и сделать своими. Потом вы предлагали вызубрить вашу мизансцену, тоже чуждую нашему чувству. Потом вы хотите заставить нас ходить по подмосткам по вашей указке; вы требуете, чтобы мы понимали роли, их характер, психологию и трактовку не так, как мы их чувствуем, а так, как вы этого желаете. Гримы и костюмы также уже заготовлены для нас задолго до нашего приятного знакомства, много лет назад в Киеве, и теперь предписываются нам в Москве, к слову сказать, еще до распределения самых ролей пьесы. Словом, вы предлагаете нам тот путь насилия над природой актера, который пугает чувство и убивает переживание. И в заключение всего вы объявляете себя апостолом нашего искусства и последователем Творцова, который восстает именно против насилия над творческой природой артиста.

– Я предлагаю лишь то, что делают все режиссеры всех театров мира, – произнес Ремеслов.

– Но… за исключением нашего, – твердо отчеканил Рассудов.

– Позвольте же узнать в таком случае, в чем заключается роль режиссера в вашем театре? – не без иронии спросил Ремеслов.

– Это роль акушера, повивальной бабки, присутствующей при естественном, нормальном акте рождения нового живого существа, то есть роли, – твердо объявил Рассудов.

– Позвольте вас поблагодарить за такую роль, – комически раскланялся Ремеслов. – Я предпочитаю сам творить.

– Напрасно вы с пренебрежением отказываетесь быть акушером. Это очень трудная и почтенная роль, – попытался убедить его Рассудов. – Нелегко быть сотрудником самой творческой природы. Нелегко помогать ей в ее чудодейственном творческом деле. О! Чего стоит понять, то есть почувствовать, законы естественного, нормального, органического творчества нашей природы. В нашем деле ведь понять – значит почувствовать. Чего стоит режиссеру научиться разумно пользоваться органической природой артиста, не нарушая ее законов, чего стоит научиться возбуждать творчество в других людях, то есть в артистах, и направлять творческую работу их природы по намеченной верной линии.

Пора же наконец понять, что в нашем искусстве творит природа артиста, его интуиция, сверхсознание, а совсем не сам человек, то есть ни я, ни вы, ни режиссер, ни актер, ни наша слабая, ничтожная, бессильная сценическая техника, ни наше марионеточное ремесло. Где уж нам тягаться с природой? «Искусство, творчество не игра, не искусственность, не виртуозность техники, а совершенно естественный созидательный процесс духовной и физической природы», – прочел Рассудов из своей летописи записанные им слова Творцова. – Сравните наше творчество со всяким другим органическим творчеством природы, и вы поразитесь сходству между собой всех этих созидательных процессов. Например: в творчестве артиста, как и во всяком творческом процессе, наблюдаются моменты, аналогичные с обсеменением, оплодотворением, зачатием, образованием внутренних и внешних образов, форм, созданием воли, сознания, духовных элементов, свойств, привычек, наконец, рождением живого существа. Недаром же говорят, что артист родил свою роль.

– Позвольте спросить: кто же при всех этих актах оплодотворения, зачатия и рождения играет роль папаши и кто – мамаши? – цинично сострил Ремеслов.

Конечно, тривиальная шутка имела успех и вызвала целый ряд соответствующих реплик, целый дебат при распределении родительских обязанностей между поэтом, актером и режиссером. В конце концов постановили, что папаша – поэт, так как он обсеменяет артиста; мать – артист, так как он оплодотворяется семенами поэта и так как в нем зарождается, развивается и из него рождается новое живое создание. Бедный режиссер, к неудовольствию Ремеслова, опять получил роли повитухи, свахи и сводни, так как он сближает, сватает поэта актеру. Одному Богу известно, до каких пикантных деталей дошел бы дебат, если бы Рассудов не поспешил прекратить ненужную болтовню проведением дальнейшей аналогии между творчеством роли и созидательной работой природы.

– Есть и свои творческие муки, точно при рождении, – продолжил он доказывать, – и разные периоды образования роли. Есть и момент рождения роли; есть и свои стадии развития ее после первого появления на свет рампы – свое младенчество, отрочество, зрелость роли. Есть и свои способы питания и вскармливания роли и неизбежные болезни при росте. «Словом, – опять прочитал Рассудов по рукописи, – у каждого сценического создания своя жизнь, своя история, своя природа с ее живыми, так сказать, органическими элементами души и тела. Сценическое создание – живое органическое создание, сотворенное по образу и подобию человека, а не мертвого, заношенного театрального шаблона. Сценическое создание должно быть убедительно, оно должно внушать веру в свое бытие, оно должно быть, существовать в природе, жить в нас и с нами, а не казаться, напоминать, представляться существующим».

– Таким образом, – сстрил разошедшийся Ремеслов, окидывая всех многообещающим взглядом и предвкушая успех, – в один прекрасный день артист придет на репетицию один, а вечером вернется домой с маленьким новорожденным Гамлетом или Отелло, которых поведет за собой под ручки. А в конце своей карьеры он будет ходить, окруженный такими же старичками, как и он. Это все его создания, вместе с ним состарившиеся.

Ремеслов закатился добродушным смехом, но на этот раз никто не поддержал его, и он отхохотал соло.

– Да, так и бывает! – почти строго подтвердил Рассудов. – Артист живет и ходит не один, а со всеми своими ролями. В области их жизни артист перестает быть самим собой, он теряет себя и становится каким-то особым существом. Творцов говорит об этом так: «Результатом творческой работы артиста, является живое создание. Это не есть слепок роли, точь-в-точь такой, какой ее родил поэт, это не сам артист, точь-в-точь такой, каким мы знаем его в действительности. Новое создание – живое существо, унаследовавшее черты как артиста, его зачавшего и родившего, так и роли, его, артиста, оплодотворившей. Новое создание – дух от духа, плоть от плоти поэта и артиста.