Израиль: война и мiръ - Яков Рабкин

История российского еврейства последних десятилетий царизма – это тема, значение которой выходит далеко за рамки собственно еврейской истории. Она затрагивает историю России и Восточной Европы, она оказала – и продолжает оказывать – сильное влияние на историю Ближнего Востока, прежде всего на историю Израиля и Палестины. Она является также составной частью истории Северной Америки, куда устремилось подавляющее большинство евреев, эмигрировавших из Российской империи (как и впоследствии из СССР и постсоветского пространства). Ничуть не преувеличивая значение российских евреев того времени, невозможно не отметить их влияние на целые отрасли человеческой деятельности мирового масштаба: изобразительного искусства и зарождающегося тогда киноискусства, естественных наук и популярной музыки, розничной торговли и профсоюзного движения. Многие концепции, возникшие в среде российского еврейства, столь своеобразны, что даже спустя более века они продолжают влиять на политическую и военную историю мира. Поэтому сборник, выпущенный в Израиле, затрагивает ряд тем мирового значения, а не только отвечает специфическим интересам израильтян российского происхождения.

Сборник состоит из четырех неравных частей. Первая представляет документы об исторических событиях, затронувших евреев России в начале прошлого века. Вторая часть, по словам составительницы, «представляет собой реакцию на эти события еврейской интеллигенции». Третья – свидетельства эмигрантов, попавших в Америку и в Палестину, и, наконец, четвертая позволяет читателю познакомиться с литературными произведениями, написанными тогда российскими евреями на трех языках: русском, идише и только создававшемся тогда иврите.

Подбору материалов свойственны две известные особенности историографии евреев современного периода. Во-первых, подбор этот ограничивается авторами, отошедшими от соблюдения традиций иудаизма, и тем самым игнорирует значительную, возможно даже основную часть еврейского населения России. Раввины и еврейские мыслители традиционного толка также отзывались на события начала прошлого века. Они обсуждали и еврейский национализм, и привлекавший тогда многих евреев социализм, они оценивали преимущества эмиграции и целесообразность участия в политической жизни Российского государства. При этом, в отличие от авторов, представленных в настоящем сборнике, они преломляют современные им события в призме еврейской преемственности, отражающей еврейскую историю в мировом масштабе. Все эти авторы, такие как глава любавичского движения Шолом Дубер Шнеерсон (1860–1920), специалист по этике речи Меир Израиль Каган, или Хофец Хаим (1838–1933) и новатор в изучении Талмуда Хаим Соловейчик, или Хаим Брискер (1853–1918), которые писали, подчас весьма резко, по поводу злободневных проблем современности, остаются неизвестными читателю настоящего сборника. Точно так же их оппозиция сионизму оказывается почти «незамеченной» в историографии сионизма и государства Израиль, где, однако, уделяется внимание оппозиции со стороны Бунда и РСДРП.

Во-вторых, историческое ви́дение составительницы страдает от весьма распространенного в Израиле телеологического параллакса. Телеологическое ви́дение истории ограничивается в основном теми событиями, которые привели к определенной цели, в данном случае к возникновению государства Израиль. Телеологическая история доминировала до недавнего времени в истории науки, которая представлялась как поступательное движение к современному состоянию науки, как непрерывный ход прогресса. Покойный соцреализм был разновидностью телеологии: он требовал «типического», того, что возвещало строительство нового общества. На самом деле, любая история полна неожиданных поворотов, тупиков и блужданий, которым нет места в телеологическом повествовании. Поэтому в подборе материалов отдано предпочтение идеологам и приверженцам сионизма, которые и вправду считали себя тогда «авангардом всего еврейского народа». Три страницы уделено предтечам национально-религиозного движения, представлявшего собой тогда вдвойне меньшинство: как в рядах сионистского движения, так и в среде приверженцев иудаизма. А из принципиальных противников сионизма не представлен почти никто: ни хранители еврейской традиции, ни те, кто, оставив веру предков, стали частью новой исторической общности – «лиц еврейской национальности», будущее которых они видели в построении социалистического общества, за которое они готовы были бороться всеми своими силами.

Новое историческое самосознание – еврей как национальность – возникло и распространилось на территории Российской империи и представило собой существенное новшество, неизвестное в других еврейских общинах мира. Массовый отход евреев от иудаизма шел, конечно, в большинстве европейских стран. Евреи селились в крупных городах, вливались в культуру своих стран, входили в нееврейские семьи, и многие из них просто исчезали как евреи или, другими словами, растворялись в окружающей среде. В той мере, в которой они сохраняли свое еврейское самосознание, оно оставалось иудейским, или религиозным.

В условиях России официальные ограничения (черта оседлости, нумерус клаузус и т. п.) не позволяли еврейским массам, отошедшим от соблюдения Торы, с такой же легкостью как на Западе вливаться в русскую культуру. Отбросив иудаизм, большинство не могло покинуть своих местечек и продолжало жить среди евреев. Ассимиляция в отсутствие эмансипации создала неизвестный дотоле тип: «светский еврей», который открыто и даже с вызовом отвергает иудаизм, но в то же время считает себя евреем. Понятие «светский еврей» приобрело в определенных кругах положительный смысл, которого были, конечно, лишены такие традиционные способы описания нарушающего еврейский закон еврея, как вероотступник, преступник и пр. Интересно признание, сделанное молодым евреем, страстно тянувшимся к европейской культуре из своего местечка на российско-австрийской границе: «…постричь бороду и пейсы, красивую прическу, одеться по последней моде, поговорить с барышнями, играть по вечерам и ночам в карты и т. п. – считаются родителями конечным идеалом для своих детей» (с. 75).

Их еврейское самосознание становилось национальным, сродни самосознанию поляков, литовцев или украинцев, чей национальный подъем служил многим евреям примером для подражания. Таким образом, в их понимании еврейство становилось объективным признаком, а не субъективным, личным решением придерживаться законов и обычаев иудаизма. Концептуально это понимание соответствовало возникшему в конце позапрошлого века расовому антисемитизму, для которого еврей оставался евреем вне зависимости от его религиозной принадлежности. Это переосмысление понятия «еврей» имело, как известно, далеко идущие последствия, такие как уничтожение евреев по расовому признаку, определенному так называемыми нюрнбергскими законами (кстати, ставшими основой действующего в Израиле закона о возвращении), который позволяет многим людям, имеющим весьма далекое отношение к евреям и иудаизму стать полноправными гражданами сионистского государства.

В сборнике приводятся работы многих идеологов сионизма, которые открыто призывали «освободить еврея от пут иудаизма и поднять его до уровня цельного, сильного и свободного, пусть и эгоистического, сверхчеловека» (с. 166). История евреев в диаспоре для них – это период упадка творческой жизни, в результате которого «иудаизм заслонил евреев» (с. 168). Образ пейсатого, бородатого иудея глубоко отвратителен этим идеологам: это образ «несчастного прошлого», которое необходимо осудить и уничтожить. Миха Бердичевский (1865–1921) откровенно признает: «Мы – последние евреи – или первые ростки новой нации» (с. 169). Сионистские плакаты столь же откровенно изображают «нового человека»