Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года - Инна Аркадьевна Соболева

и сам был о Бурбонах невысокого мнения: общался с ними, когда они жили в России как эмигранты. Впрочем, Талейран на их счёт тоже не обольщался. Они оба, не сговариваясь, оценили Бурбонов почти одинаково и абсолютно справедливо: «ничего не забыли и ничему не научились» – Талейран, «не исправились и неисправимы» – Александр.

Тем не менее Александр сдался… Вопрос о регентстве был снят. Хотя на самом деле ему очень хотелось проявить невиданное великодушие к побеждённому. Доказать, что одержал не только военную победу над полководцем, которого считали непобедимым, но и победу нравственную: он ведь знал, что Наполеон относился к нему с этаким снисходительным презрением. Знал и страдал от этого (втайне). Скорее всего, потому, что Наполеон был, наверное, единственным человеком, чьё мнение Александру Павловичу было важно.

Так вот, накануне своего триумфа он, не сумев скрыть оскорблённого самолюбия и наполняющего душу тщеславия, сказал Алексею Петровичу Ермолову: «Вот уже двенадцать лет, как почитают меня в Европе за посредственность. Посмотрим, что они теперь обо мне скажут».

Сказали много слов самых лестных. А у кого не закружится голова от славословий… Многие, да почти все, от его современников, до сегодняшних историков, задаются вопросом, как случилось, что мировоззрение российского монарха вдруг радикально изменилось? Как из поборника свободы он превратился в сурового, даже жестокого ревнителя старых порядков? Ответ пытаются найти в сфере мистической. Мне же кажется, что причины этой перемены ничуть не таинственные, они вполне земные. Если даже Наполеона, человека бесспорно гениального, постоянные восторги окружающих, именующих его великим и непобедимым, привели к некоторой неадекватности самооценки, к уверенности в собственном всемогуществе и в итоге к попытке добиться мирового господства, то что говорить об Александре…

Мне кажется, он просто не выдержал груза славы, да к тому же – не вполне заслуженной (Пушкин сказал, как всегда, абсолютно точно, хотя и невыносимо обидно: «нечаянно пригретый славой»). Если в России знали имена великих полководцев, героев, действительно решивших исход войны, в Европе он один был воплощением победы. Полагаю, не только страстные внушения экзальтированной баронессы Юлии Крюденер (уверявшей его, что он «белый ангел», на которого Господь возложил великую миссию покончить с «чёрным ангелом» – Наполеоном) заставили его добиться заключения Священного Союза, который принесёт мир народам, и увериться в собственном величии. Да, он подпал под влияние женщины, которую не без иронии называли новой Магдалиной (её прошлое было далеко не безгрешно). Любопытное свидетельство оставил об этом увлечении победителя Бонапарта граф Меттерних: «В то время царь Александр охвачен был мистицизмом. И поверите, когда он проводил вечера у мадам де Крюденер, то после того, как завершалась проповедь этой дамы, ставили четыре прибора – не только для царя, мадам де Крюденер и г. Бергасса[32], но ещё и четвёртый – для Христа. Меня пригласили туда однажды на ужин, но я отказался, сказав, что я слишком глубоко верующий для того, чтобы верить, что я достоин занять за столом пятое место, рядом с нашим Господом».

Кстати, встречи с госпожой Крюденер происходили уже не в доме Талейрана, а в Елисейском дворце, где Александр скромно занял малые покои Наполеона на нижнем этаже с окнами в сад. Это переселение, которое царь никак не объяснил, было первой пощёчиной Талейрану. Тот ведь так гордился, что «царь царей» оказал ему честь – поселился в его дворце. Правда, многие были уверены, что это не выражение дружеской приязни русского императора, а результат интриги самого Талейрана. Дело в том, что Александру передали анонимное письмо, в котором утверждалось, что в Елисейском дворце, где он собирается поселиться, заложена бомба. Ничего не оставалось, как принять приглашение Талейрана.

Авторитет хозяина дворца вырос небывало: ещё бы – ему доверяет сам Освободитель! Кроме того, российский император всегда или почти всегда был на глазах у Талейрана. Так что понять, ради чего тот сделал всё, чтобы заманить к себе высокого гостя, нетрудно. Но зачем Александру понадобилось двенадцать дней жить во дворце Талейрана? Над этим ломает голову не одно поколение историков. Посмею предположить, что он это сделал специально для того, чтобы потом больнее оскорбить, без предупреждения покинув гостеприимный кров. Да, Александр пользовался услугами Талейрана, начиная с 1808 года. И информация, которую он получал, оказывалась временами крайне полезной. Возможно, он был за эту информацию благодарен. Но уважать платного агента, предателя интересов собственной страны?! Никогда!

Перед отъездом русского государя из Парижа министр иностранных дел (теперь уже в правительстве Бурбонов) князь Талейран всеми силами домогается прощальной аудиенции. Александр отказывает. Он не желает даже проститься со своим недавним любезным хозяином – ещё одна пощёчина. И она заметно подрывает положение Талейрана при новом королевском дворе. Но и этого Александру мало. Он с демонстративным радушием принимает у себя Коленкура, того самого Коленкура, что недавно так страстно выступал против отречения Наполеона, а потом делал всё, что мог, для воцарения его сына и регентства Марии Луизы! Более того, царь с восхищением говорит о верности Коленкура. И кому! Наполеону его, Александра, заклятому врагу! Ещё одна пощёчина!

Нет, недаром Талейран так ненавидел Александра. Было невыносимо обидно, что этот фальшивый, хитрый «византийский грек», такой неискренний, такой подозрительный (мнение Талейрана и не только), сумел разгадать и понять его, заслужившего «титул» мудрейшего отца лжи и патриарха предательства.

Но как бы ни была сильна ненависть одного и презрение другого, встречаться и вступать в дипломатические поединки им ещё придётся.

Один из многочисленных секретных агентов, шпионивших за русской делегацией на Венском конгрессе, докладывал своему шефу, президенту Венской полиции барону Гагеру: «Рассказывают, что после своего знаменитого разговора с Александром Талейран сказал, что раздражение императора заставило его думать, что он находится перед лицом второго Наполеона». Если бы Александр прочитал это донесение, оно бы ему, скорее всего, польстило…

А разговор был любопытный. Талейран всячески увещевал Александра отказаться от претензий на польскую корону и от передачи Саксонии во власть прусского короля. Ответ он получил, не дающий никаких оснований надеяться: «Я в Польше, – сказал Александр, – посмотрим, кто меня оттуда выгонит… Прусский король будет королём Пруссии и Саксонии, как я буду русским императором и королём польским».

Забавно, что Талейран, славившийся не только хитростью, страстью к интригам и продажностью, но и выдающейся проницательностью, явно недооценил русского монарха. А стоило бы прислушаться к предостережению Вильгельма фон Гумбольта, прусского уполномоченного на конгрессе: «Русский император фальшив и упрям, и, ведя с ним переговоры, никогда нельзя принять достаточно предосторожностей». И это слова представителя союзника, по существу – единственного союзника России.

Современники, общавшиеся