«Там, среди шумного моря, вьется Андреевский стяг…» Хрестоматия военного моряка - Коллектив авторов

…Каждый корабль имеет свои особенности, с которыми во время боя надо считаться, а потому каждый из командиров должен письменной инструкцией дать каждому офицеру особые наставления и определить, что он может делать сам, на что он будет получать указания от других лиц, что он должен докладывать и на что испрашивать разрешения. В дополнение к этим инструкциям каждый офицер должен принять к руководству совет Тюренна: «Outre a, messieurs, je vous recommande le bon sens»[242] (с. 294).

… He худо, чтобы офицеры запомнили ту простую истину, что в бою каждый должен делать свое дело и не отвлекаться расспросами о том, что не касается его прямого дела (там же).

… Командиры, обадривая людей и поощряя их энергию, должны помнить, что свои потери видны, а неприятельские не видны, а потому надо от времени до времени объявлять о видимых или предполагаемых потерях неприятеля. От времени до времени командиры посылают по батареям известия о потерях у неприятеля; известия эти объявляются громко по батареям и палубам, встречаются громкими криками «ура» и сопровождаются усиленной меткой пальбой (с. 295).

… Собирание большого числа лиц пользы не приносит, а поговорить с одним толковым человеком – всегда полезно, ибо при разговоре с подходящим человеком даже свои мысли яснее обрисовываются. Далеко не каждый знающий человек подходит для делового совещания. Мы знаем много примеров людей весьма сведущих, которые не дают себе труда вникать в то, что им говорят, а ищут случая высказать свои мысли, иногда весьма светлые, но совершенно не относящиеся к разбираемому вопросу(с. 297).

…При всяком решении вопроса надо помнить лишь о деле, смело брать на себя ответственность за свои поступки и руководствоваться собственным здравым смыслом, принимая во внимание обстановку. Наполеон сказал, что на войне обстановка повелевает. Решение по здравому смыслу дает наибольший шанс на успех (с. 299).

… Перед выходом в море или перед боем адмирал должен собрать к себе всех командиров. Это полезно не для того, чтобы с ними совещаться, а чтобы личным разговором поддержать в командирах должную энергию и уверенность в успехе. Круговая порука и взаимопомощь на флоте заключаются именно в том, чтобы каждый был уверен в том, что во всех углах поля сражения все дружно дерутся и полны желания разбить неприятеля (там же).

… Все авторитеты сходятся в том, что надо напрягать все силы для того, чтобы выиграть сражение. Никогда не надо пренебрегать каким-нибудь средством, которое могло бы увеличить шанс на успех, и стремиться к тому, чтобы наличие средств значительно превосходило кажущуюся потребность в них. Совет этот не следует понимать в том смысле, что не начинать ничего с малыми средствами, но если, начиная дело, возможно подкрепить свои силы прибавкой того или другого отряда или корабля, то, разумеется, это полезно сделать (с. 300).

(Макаров С.О. Рассуждение по вопросам морской тактики, 1943.)

Ф.В. Дубасов. Тост за Наследника

Путешествие на Дальний Восток, предпринятое в 1891 году наследником русского Императорского Престола, будущим русским Императором Николаем Александровичем Романовым, проходило в сопровождении фрегата «Владимир Мономах». Оно было омрачено покушением на жизнь Цесаревича в японском городе Оцу. Событие это, по выражению командира фрегата Федора Васильевича Дубасова, не могло не посеять у русских моряков «чувство очень враждебное по отношению к этой стране и этому народу». Тем не менее, в прощальном тосте, произнесенном Ф.В. Дубасовым, нет и намека на оскорбление национального чувства как со стороны русских команд, так и на озлобление по отношению к японцам со стороны самого цесаревича. Высокий нравственный строй русского воинства и тесная, кровная связь его с правящей династией очень чувствуются в этой краткой застольной речи.

Ваше Императорское Высочество, позвольте мне, как командиру одного из судов, на долю которого выпало счастье сопровождать Вас от начала плавания, постараться, насколько это в моих силах, выразить те чувства, которые мы испытываем в настоящую минуту, т. е. в ту минуту, когда мы готовимся спустить флаг Вашего Императорского Высочества, а Вы, оставляя нас, изволите переступить с палубы кораблей своей эскадры на твердую землю.

Я не беру на себя смелость говорить об общем значении путешествия Вашего Императорского Высочества на Дальний Восток, в ту сторону, куда лежит историческая дорога, по которой подвигается русский народ; я позволю лишь указать на то значение, какое путешествие имеет для нас, его счастливых участников, и в лице нашем для русского флота, который мы здесь представляем. Впервые Наследник Русского Престола совершает столь дальнее и столь продолжительно путешествие на своих военных кораблях. Впервые нашим военным судам выпадает счастье гордо нести флаг своего Цесаревича через океаны и чужеземные моря к самым дальним пределам русского государства, – и мы не можем не сознавать, что в этом счастливом событии на долю нашего флота выпала особенно высокая честь; что ему оказано особенно милостивое доверие. Я думаю, что я могу сказать за всех, что мы до такой степени проникнуты сознанием этой высокой чести, до такой степени полны чувства гордости за оказанное нам доверие, что эти чувства мы сохраним навсегда не только в нас самих, но и передадим их и следующему поколению моряков. Но не одно сознание чести и не одно чувство гордости остаются нам в настоящую минуту; пребывание Его Высочества между нами оставляет еще более глубокий след в другом отношении: редко кому из нас в течение этих семи месяцев не выпадало счастье лично соприкасаться с Его Высочеством, и в сердце нашем запечатлелся навсегда тот простой, добрый и сердечный привет, которым Его Высочество дарил при этом каждого из нас.

Наконец, как ни хотелось бы забыть только что пережитые нами тяжелые впечатления, умолчать о них в настоящую минуту невозможно – вопреки всякому ожиданию, внезапно совершено было дерзкое покушение на жизнь Цесаревича! Предательской рукой бешеного фанатика была пролита кровь Его Высочества, драгоценная для всей России кровь, за каждую каплю которой мы были бы счастливы отдать нашу жизнь… И в этих чрезвычайных обстоятельствах Его Высочество остался верен себе: он сохранил то же светлое спокойствие, всепрощающую доброту и доверие к окружающим. Я думаю, что вправе сказать, что тяжесть и боль тех тревог, которые мы перенесли, опасаясь за здоровье и саму жизнь Его Высочества, и счастье видеть его спасенным и в светлом настроении, привязали нас к нему такой привязанностью, которая может порваться