Сталин против Гитлера: поэт против художника - Сергей Владимирович Кормилицын

Виссарионовича Сталина, не стало. Упразднилась сила великая, нравственная, общественная: сила, в которой народ наш ощущал собственную силу, которою он руководился в своих созидательных трудах и предприятиях, которою он утешался в течение многих лет. Нет области, куда бы ни проникал глубокий взор великого Вождя. Люди науки изумлялись его глубокой научной осведомленности в самых разнообразных областях, его гениальным научным обобщениям; военные – его военному гению; люди самого различного труда неизменно получали от него мощную поддержку и ценные указания. Как человек гениальный, он в каждом деле открывал то, что было невидимо и недоступно для обыкновенного ума.

Об его напряженных заботах и подвигах во время Великой Отечественной войны, об его гениальном руководстве военными действиями, давшими нам победу над сильным врагом и вообще над фашизмом; об его многогранных необъятных повседневных трудах по управлению, по руководству государственными делами – пространно и убедительно говорили и в печати, и, особенно, при последнем прощании сегодня, в день его похорон, его ближайшие соработники. Его имя, как поборника мира во всем мире и его славные деяния будут жить в веках.

Мы же, собравшись для молитвы о нем, не можем пройти молчанием его всегда благожелательного, участливого отношения к нашим церковным нуждам. Ни один вопрос, с которым бы мы к нему ни обращались, не был им отвергнут; он удовлетворял все наши просьбы. И много доброго и полезного, благодаря его высокому авторитету, сделано для нашей Церкви нашим Правительством.

Память о нем для нас незабвенна, и наша Русская Православная Церковь, оплакивая его уход от нас, провожает его в последний путь, «в путь всея земли», горячей молитвой.

В эти печальные для нас дни со всех сторон нашего Отечества от архиереев, духовенства и верующих и из-за границы от Глав и представителей Церквей, как православных, так и инославных, я получаю множество телеграмм, в которых сообщается о молитвах о нем и выражается нам соболезнование по случаю этой печальной для нас утраты.

Мы молились о нем, когда пришла весть об его тяжкой болезни. И теперь, когда его не стало, мы молимся о мире его бессмертной души.

Вчера наша особая делегация в составе Высокопреосвященного митрополита Николая; представителя епископата, духовенства и верующих Сибири архиепископа Палладия; представителя епископата, духовенства и верующих Украины архиепископа Никона и протопресвитера о. Николая возложила венок к его гробу и поклонилась от лица Русской Православной Церкви его дорогому праху.

Молитва, преисполненная любви христианской, доходит до Бога. Мы веруем, что и наша молитва о почившем будет услышана Господом. И нашему возлюбленному и незабвенному Иосифу Виссарионовичу мы молитвенно, с глубокой, горячей любовью возглашаем вечную память.

На самом деле легенд и домыслов вокруг смерти Сталина образовалась масса. Чего стоит, скажем, версия секретаря Сталина Поскребышева о том, что подосланные Берией охранники били потерявшего сознание Сталина мешочками по голове, чтобы усилить кровоизлияние в мозг. Или более логичное утверждение, что во время ночного визита кто-то из «четверки» сделал Сталину укол, повышающий давление, чтобы усугубить эффект от удара. Но даже если останавливаться на официальной версии смерти, остается множество вопросов. Почему так непрофессионально вела себя охрана? Почему Матрена Бутусова, служившая у Сталина больше десяти лет как личная служанка и выполнявшая множество его бытовых просьб, не насторожилась, несмотря на то, что Сталин не просит еды или питья? Почему, наконец, так странно реагировали на звонки охраны представители ближайшего окружения Сталина? Откуда Берия узнал о происшедшем, если до него невозможно было дозвониться? Что означал ночной визит четверки сподвижников, явившихся без медиков и решивших оставить все как есть?

Объяснить эту череду бессмысленных событий можно двумя способами. Либо Коломенцев прав, и Сталин действительно был уже мертв, когда к нему вошли в первый раз. Тогда все последующие события – это не более чем дурно разыгранный спектакль с двойником вождя, которым пришлось пожертвовать, отравив его (а двойники у Сталина были, это факт). Либо все знали заранее. Знали и планировали. Тогда речь и правда идет о заговоре. И тогда абсолютно понятно, почему четверка «заклятых друзей» не торопилась на дачу, а приехав – не привезла с собой врачей и оставила вождя умирать. Нужно было прежде всего договориться между собой.

Дело в том, что незадолго до смерти, на XIX съезде партии Сталин повел себя в высшей степени необычно. Сначала он попытался (или сделал вид, что пытается) сложить с себя полномочия секретаря партии. Дождавшись протестующих криков из зала, он достал листок бумаги, с которого зачитал имена тех, кого он предлагает в члены Президиума ЦК. Тут же на пленуме был утвержден и странный орган – Бюро президиума. Если смотреть на исторические аналогии, то Сталин действовал примерно так, как это делал Иван Грозный, который, выехав из Москвы сообщил боярам о своем желании отречься от власти. Дождался протестов и получил обоснование для введения опричнины. Во что могла бы вылиться сталинская опричнина, остается только догадываться. Наверняка можно сказать лишь одно: у Берии и компании появились очень серьезные резоны для беспокойства. Вполне логично предположить, что они обезопасили себя, почувствовав угрозу своему положению и жизням. И пока Сталин умирал, – они попросту перетянули одеяло власти на себя, отменив все сталинские нововведения и самостоятельно встав у руля государства. Впрочем, не надолго: вскоре «четверке» предстояло схлестнуться между собой.

Версия

На похоронах Сталина

Мы все вместе были на похоронах Сталина и видели «Ходынку» на этой самой «Трубе» (Трубной площади). Сначала, днем, я пытался прорваться на Пушкинскую улицу, но когда увидел, что творится: военные грузовики, а на них стоят солдаты и вытягивают из толпы тех, кому невтерпеж, я вернулся.

А вечером мы вместе с нашей 127-й школой пошли в Колонный зал. (Я тогда учился в десятом классе.) Мы спускались по Рождественскому бульвару к «Трубе», но так до нее и не дошли. Впереди стояли барьеры, а сзади шли все новые и новые толпы, которые напирали на стоящих у барьеров, – в результате жуткая давка. «Хорошо бы кого-нибудь из наших комсомольских вождей придавило», – сказал Юлик Головатенко, и пожелание это сбылось – одного из них действительно прижали довольно сильно. Но и меня тоже чуть не задушили. Мы всю ночь там простояли, бегали в подъезд греться, а когда утром разбредались, вокруг было много калош. Из всей жуткой ночи почему-то больше всего запомнились эти калоши. Тысячи калош. Юлик сострил: все кинулись убедиться, действительно ли помер.

В школе мы ходили с постными лицами, изображая скорбь, которую мы отнюдь не испытывали. Я еще лет