Узел. Поэты. Дружбы. Разрывы. Из литературного быта конца 20-х — 30-х годов - Наталья Александровна Громова

офицеры-капитулянты были сброшены в море. Капитан Кукель как старший по рангу и по популярности среди матросов взял на себя ответственность по команде над флотом и издал приказ о потоплении флота...

— А матрос Михайлов мог бы издать приказ?

Запомнился ответ Кукеля:

— Нет. Может быть, сухопутной армии довольно зримого наличия командира. Но флот — это дисциплина. Машины, техника службы, места исполнения. Как в пчелином улье. Должна быть команда капитана. Иначе это не флот.

Героизм заключался в громаде революционных матросов, но нужна была отвага этого маленького, скромного, с узкой грудью капитана, чтобы технически стройно и дисциплинированно совершить подвиг. «Командую флотом. Капитан Кукель. Именем революции... открыть кингстоны...»

— Что вы чувствовали в это время?

— Я должен. Кто-то должен. И это я. Тяжесть огромная. Сдать корабли врагу — позор. Добровольно — десять раз позор. Смерть, но не поражение. Честь и долг.

— Я выбрал революцию — ее выбрал народ, и я часть этого народа.

Стихотворение Дмитрия Петровского «Лейтенант Кукель» посвящено благородной роли русской интеллигенции, примкнувшей к революции. Скромный лейтенант, единственный офицер, оставшийся с революционными матросами, выполняет свой трагический долг перед родиной.

Закройте бухту на замок,

На палубу, как на молитву,

Двух взрывов вывалил дымок;

Идет с машинами разбитыми

На зубоскалящее дно

Судов потопленных венок.

«Морской пролог» написан в Москве в 1925 году и открывает «Черноморскую тетрадь» Дмитрия Петровского. Раз начавшись, морская тема захватывает поэта.

«Оптимистическая трагедия» Вишневского или «Гибель эскадры» (Корнейчука) — не история. Это точка кипения истории. Ее термометр. Автор отвел главную роль революционным матросам, брожению анархизма в их частях, внутренним конфликтам в течение революции. Но, чтобы потопить флот, надо, чтобы пришла в движение техническая исполнительная машина, основанная на строжайшей дисциплине. Необходим был приказ, ответственность которого взял на себя Кукель. Образ Ларисы[450] художественно условен.

Бесконечно жаль, что Лариса, знавшая, любившая Кукеля, помогшая устроить этот вечер, не могла прийти. Она страдала приступами афганской малярии, которая погубила ее, косвенно, как змея Олега, выползшая из скелета коня.

Накануне смерти мы видели ее, веселую и возбужденную, необычайно остроумную и ласковую: держа большую грелку у солнечного сплетения, она жаловалась на боли, это был брюшной тиф. И на другой день, попирая ногами свою мертвую копию — портрет, висевший над ее гробом, неправдоподобно живая и красивая, как никогда, она лежала в Доме журналиста, улыбаясь, — преодолевая и за гранью жизни самое понятие «смерть»!

Ее комната имела неоднозначный адрес: она, как чемодан всемирного путешественника, оклеенный ярлыками разных стран, носила следы странствий Ларисы по Западу и Востоку, Азии и Волге. Она и похожа была на корабль: вдвое длиннее, чем в ширину. Сразу от входа в темном правом углу широкая тахта, словно шатер Шахразады, устлана драгоценными коврами, тканями и по-душками. Электричество струится из фонарей и светильников, как свет луны. А дальше у двух угловых окон огромный письменный стол. Книги, рукописи, строгое убранство современного рабочего кабинета. Словно день и ночь.

— Задание было во что бы то ни стало дипломатическим путем перебить влияние англичан в Афганистане. Мне по ордеру даже выдали из царского гардероба несколько бальных платьев, чтобы амбасатриса советского посольства не выглядела при восточном дворе оборвашкой. Барахло это пришлось почистить, перешить. Зато Ермаш, наш начальник охраны, каждую почту доносил Карахану в Москву, что я разложилась, ношу бриллианты, подверглась влиянию буржуазных делегаций и не веду партийной работы, хотя бы женского кружка при гареме хана. Причем сам Ермаш, соблюдая декорум, сшил красноармейцам черные галифе, придумал какие-то плюмажи, и теперь в их сопровождении карета советского посла была вполне парадна, хотя и походила скорее на катафалк.

Как раз женский кружок получался у меня неплохо. Жена и мать Абдуллы относились к нам более чем дружески. Сердечно.

Как жена Раскольникова я не могла в полной мере выразить восхищения его безрассудной храбростью и изобретательством, его парадоксальной военной тактикой. Провести морские суда по Мариинской системе в речные русла, сделать из них мобильную артиллерию для партизан...

Афганцы люто ненавидели англичан. Они боролись с ними в течение 100 лет. Индия стала колонией англичан, а Афганистан остался независимым. Телеграфные столбы и дороги Индии останавливались на границе независимого Афганистана, не смея ее перешагнуть.

Когда в день независимости на площади Бабура, спустившись с гор, племена танцевали свой танец, который был не что иное, как яркое театральное представление, где воины сражались, убивали, топтали ногами англичан, изрыгали оскорбительные крики, английский посол бледнел и уходил, не забывая при этом улыбаться.

Верховая езда, которая была условием существования на Каме, была в Афганистане единственным доступным видом спорта. Я ездила на лошади, и в меня бросали камни, комки грязи, ругались, принимая меня за англичанку, хотя английским на мне был только английский костюм — длинная амазонка. Я пожаловалась жене и матери эмира, и Амманула-хан распорядился дать мне для прогулок лошадь из своей конюшни. С тех пор я ездила беспрепятственно: лошади Калигулы не оказывали больше почета и внимания! Афганцы стали отличать нас от англичан. Они полюбили нас. Везде встречали нас с почетом и искренним радушием, от всей души, выражая надежду, что Красная армия поможет им окончательно прогнать англичан с их ненавистным послом.

Как-то мы посетили Кукеля в Замоскворечье. Одноэтажный флигель был в глубине сада, с верандой на переднем крыльце. Был май, цвела сирень, начинался жасмин. Ларисы уже не было. Кукель жил здесь с детьми, женой и многочисленными родственниками. Он был радушным хозяином. В доме играли на пианино и пели две очень крупные и необыкновенно жизнерадостные тети 50–60 лет.

Кабинет его, выходящий окнами в сад, был полон старинных книг, редких карт, трофеев путешествий, фотографий кораблей. Это был мир редкого путешествия в далекий мир Владимира Кукеля.

Я много раз потом, спустя годы, пыталась найти эту гавань, где укрылся жизненный корабль Владимира Кукеля. И не могла найти.

Я тридцать лет вынашивал

Любовь к родному краю

И снисхождения вашего

Не жду и не теряю.

...........................

В те дни, — а вы их видели

И помните, в какие, —

Я был из ряда выделен

Волной самой стихии.

Тема повторяла «Лейтенанта Шмидта» в других условиях. Капитан Кукель — это образ воскресшего и торжествующего лейтенанта Шмидта. Пастернак от нее отказался. Это был пик «добровольчества», межа, где начиналась служба. Пастернак стал писать «Спекторского».