Джугафилия и советский статистический эпос - Дмитрий Орешкин

«Были убраны 13 из 15 командармов, 50 из 57 командующих корпусами, 154 из 186 комдивов и 401 из 456 полковников. В общей сложности 25 000 командиров, включая каждые 6 из 7 полковников и генералов. Как выразился один опытный генерал (следует ссылка на беседу 28 июля 2005 г. с генерал-лейтенантом Джоном Кисзели, директором Военной академии Великобритании. — Д. О.), при таких пропорциях потерь для современной профессиональной армии кадров не хватит, чтобы иметь дело даже с торговым ларьком» (…to run whelk stall)^[237].

Если это и насмешка (довольно горькая), то не над русской армией, а над теми, кто довел ее до жизни такой. К сказанному следует добавить, что до Финской кампании Красная армия потеряла трех маршалов из пяти: были уничтожены Блюхер, Егоров и Тухачевский. Остались лишь бесконечно преданные лично вождю и столь же бесконечно одаренные Буденный с Ворошиловым. В самом начале Великой Отечественной войны под раздачу попал (правда, уже без репрессий — условия были не те) и блеснувший стратегическими талантами Г. Кулик, назначенный маршалом совсем недавно, как раз по итогам финской войны. Нарком обороны Ворошилов по этим же итогам был смещен и заменен на Тимошенко. В самом начале Большой войны довелось два месяца погостить в пыточном отсеке и командарму К. А. Мерецкову — одному из реальных бойцов финской эпопеи.

У оппонента В. Суворова Габриэля Городецкого^[238] число репрессированных в армии оценивается в 36761 человек (сюда, понятно, включены не только офицеры; точность оценки до одного человека абсолютно иллюзорна). И еще около 3 тыс. во флоте. В результате, пишет Городецкий, к началу Великой Отечественной 75 % офицеров и 70 % политработников занимали свои должности менее года. Вряд ли это позитивно сказалось на эффективности боевых операций. Во всяком случае, объективные достижения 1939 и 1941 гг. идею Суворова™ о целительности великого очищения вооруженных сил, мягко говоря, не подтверждают. Как и материальные достижения железнодорожного строительства не подтверждают мысль Руслана Пухова про невероятную пользу морозной свежести 1937 г. Ну и что? Советского человека материальными достижениями не возьмешь. Ему подавай достижения виртуальные, где он впереди планеты всей. Именно в этом сильны вертикальные реставраторы; Суворов™ среди первых.

Л-Суворову есть что сказать. Поэтому он не тянет резину, а спешит представить конкретику. Суворов™, напротив, заполняет страницы художественным свистом. Халтурным и непомерно растянутым, ибо по делу ему сказать нечего. Тем, кто действительно бывал зимой в морозных местах — хоть в Антарктиде, — отлично известно, что мерзлая буханка может быть твердой, как дерево, но никогда звонкой, как сосновый ствол. По той простой причине, что она пористая и эта пористость при любой температуре никуда не девается. Звучит глухо. Как, кстати, не звенит и одно отдельно взятое сосновое полено, сколько его ни морозь. Ствол (тонкий и промерзший) или доска могут звенеть, ибо длинные и от удара вибрируют. Пустая голова тоже может. А буханка — извините. Равным образом и водка на сильном морозе не белеет, а густеет, оставаясь при этом прозрачной. Потом в тепле переохлажденная бутылка сразу покрывается молочно-белым инеем — это правда. Уважаемый автор (или уже коллектив авторов с трейд-маркой?) где-то что-то прочитал, не очень твердо запомнил — и давай рассказывать читателю про суровые опыты из личной жизни. Как то отродясь было принято среди бойцов идеологического фронта. В знак бывалости, матерости и близости к народу. Мол, плавали, знаем… Ночевали!

Халтура, короче говоря. Совок. А жаль. И за советских солдат немного обидно.

Роль финской войны («той войны незнаменитой», по сдержанному выражению Твардовского) в советской картине мира намеренно занижена. Забыть, забыть! Понятно почему: хвастать особенно нечем. И что еще трагичней, именно из-за ее неубедительного итога Гитлер решил, что обрушит СССР пятимесячным блицкригом. Смысловая развилка простая, но очень важная.

Либо Сталин выступил слабо и после трехмесячных боев оказался вынужден пойти с финнами на компромисс. В его собственной трактовке от 17 апреля 1940 г. (речь была опубликована лишь в 1996 г. в газете «Завтра») компромисс выглядит так: «.мы 3 месяца и 12 дней воевали, потом финны встали на колени, мы уступили, война кончилась»^[239]. Встали финны на колени или не встали — дело художественной интерпретации. А вот что «мы уступили» (свернули наступление и тихо задвинули «народное правительство» Куусинена назад под лавку) — естественно-научный факт. Именно так его и воспринял весь окружающий мир, включая гитлеровскую Германию.

Либо противоположный вариант: Сталин в Финляндии совершил невозможное и уверенно победил — как он побеждает всегда и везде. Тогда все остальные события вплоть до 22 июня 1941 г. есть плод поразительного слабоумия Гитлера. А заодно и Черчилля с Рузвельтом, которые всяк по-своему попали впросак, недооценив мощь Сталина. Как было на самом деле, пусть решают специалисты. Наше дело — анализ пропагандистских текстов, паразитирующих на истории и на безумных человеческих жертвах.

Текст Л-Суворова (вместе с объективной реальностью) склоняется к первой версии: в Финляндии Сталин выступил неубедительно. Что снижает правдоподобность гипотезы о его готовности и решимости напасть на Германию в июле 1941 г. Желание и общее намерение, вытекающее из экспансионистской сути марксизма-ленинизма и сталинских манер, скорее всего, было — здесь с Л-Суворовым спорить трудно. А вот конкретная готовность… Намучившись с маленьким соседом в 1940 г. (у Финляндии менее 4 млн населения, в СССР в 50 раз больше; у Финляндии статус бывшей глухой провинции у моря, а в СССР более 10 лет грохочет коллективизация, индустриализация и милитаризация.), странно через год лезть на многократно более сильного врага. Примерно так видят ситуацию многочисленные оппоненты Суворова среди европейских историков.