Украинский вопрос и политика идентичности - Алексей Ильич Миллер

его неизбежно ожидает исчезновение в волнах известной нам западной пропаганды»[273]. Автором этой неподписанной статьи был, по всей видимости, С. С. Гогоцкий, который, как мы видели, еще в 1859 г. активно развивал эти идеи: «Мы должны всячески поддерживать единство трех племен Русских, а иначе… Латино-Ляшская партия его [малороссийский народ. – А. М.] сейчас же раздавит или по крайней мере прямо подавит и ассимилирует. Ляхи это отлично понимают, и потому то они постоянно, под видом искреннейшего благожелания, нашептывают нам, что Малороссия может быть самостоятельною. Нас то, Западных Малороссиян, обмануть трудно; но Восточные Малороссияне, как я заметил, легко даются и уже дались в обман. Они не замечают того, что Ляхам и Иезуитам только того и нужно, чтобы 1е, развить нерасположение в Малороссиянах к Великоруссам; 2е развить мысль об отдельности, и 3е, вытолкать употребление литературного русского языка. Ляхи очень хорошо знают, что если бы Малороссия оторвалась от Великороссии, то первую, особенно Западную, они схватили бы тотчас же и задушили, как кот мышку»[274].

Таким образом, обсуждение направления «Основы» и украинофильства вообще в 1862 г. все больше затрагивало такую основополагающую для русского общественного мнения проблему, как границы и принципы организации русской нации, а также постепенно обострявшийся польский вопрос. Как следствие, в дискуссию вовлекались все новые петербургские, московские и киевские издания, а тон ее становился постепенно таков, что украинские активисты сочли за благо в сентябре 1862 г. направить в «Русский вестник» коллективное письмо с объяснениями по поводу звучавших обвинений. Газета опубликовала его в ноябре под заголовком «Отзыв из Киева»[275]. Во вполне народническом по духу тексте решительно отвергалось обвинение в «государственном сепаратизме» и вообще подчеркивалось, что «никто из нас… не говорит и не помышляет о политике»[276]. «Другое дело, если под словом сепаратизм разумеют желание развить южно-русский язык и южно-русскую литературу. Это желание мы действительно имеем», – признавались авторы письма, полагая, что в русском общественном мнении оно должно выглядеть вполне естественным и безвредным. Под письмом стояла 21 подпись, первыми из которых были подписи его составителей Владимира Антоновича и Павла Чубинского, лидеров Киевской громады. Параллельно некто, скорее всего из числа подписавших это письмо, предпринял другой, и весьма затейливый, защитный маневр. В бумагах сенатора А. А. Половцева сохранилась анонимная «Записка о состоянии Юго-Западного края», датированная 12 октября 1862 г. Вероятно, он получил ее от начальника III отделения П. А. Черевина, когда готовился к своей инспекции края в 1880 г.[277]

В записке давалось довольно подробное описание края и его тогдашнего положения с умеренно-либеральных позиций и от лица великорусса. Роль главного врага отводилась полякам. Особый интерес представляет характеристика, данная в записке украинофильству.

«Журнал "Основа" сделался органом умеренной и разумной партии малоруссов, желающих умственного возрождения своего племени не в видах разобщения его с Россиею, а в цели сознательного участия его в общем прогрессивном движении русского народа». Хотя некоторые «пуристы», – говорилось далее, – доводят свою любовь к малороссийской народности до абсурда и «стремятся навязать народу исключительно малорусскую грамотность, опасного в этом крайнем проявлении малорусского патриотизма ничего нет». Партия хлопоманов – так польская шляхта называла членов киевской украинофильской Громады – характеризовалась как «несколько похожая на нашу современную славянофильскую партию и составляющая только переходную ступень к слиянию польской шляхты с русским населением края». «Лучшим доказательством безвредности и неопасности тенденций партии хлопоманов, – утверждалось далее, – может служить питаемая к ней ненависть шляхты»[278]. Очевидно, что автор(ы) записки стремились нейтрализовать в восприятии III отделения негативный эффект газетных публикаций, теперь от имени благонадежного великоросса.

Хотя прежний благожелательный или, по крайней мере, терпимый тон по отношению к украинскому движению в московской и киевской прессе с конца 1861 г. уступил место настороженности и подозрениям в сепаратизме, весь 1862 г. конфликт по-прежнему не описывался в категориях жесткой конфронтации. Даже «Современная летопись» Каткова, публикуя коллективное письмо украинофилов, заявляла, что менее всего желает, чтобы «попытки малороссийской литературы встречали какое-нибудь внешнее противодействие и подвергались стеснению», и лишь сетовала, что «многие добрые силы» могут быть отвлечены на «бесплодное и безуспешное дело»[279]. Перелом, однако, был уже близок. Защитники украинских активистов в петербургской прессе подчеркивали беспочвенность подозрений в сепаратизме. Сами они также отвергали эти обвинения. Не подлежит сомнению, что часть украинофилов делала это неискренне. Не стоит, однако, и забывать, что тогдашние условия не оставляли другого выхода тем, кто не стремился стать объектом немедленных полицейских репрессий. Боязнь спровоцировать карательные меры властей против «Основы» составляла неотъемлемый фон этой полемики – вся пресса, вне зависимости от идейной ориентации, в 1861–1862 гг. решительно выступает за свободу слова.

Глава 4. Власти империи и украинофильство в 1862–1863 гг. Генезис Валуевского циркуляра

Исследователи уже не раз обращались к проблеме генезиса Валуевского циркуляра цензурным комитетам от 18 июля 1863 г. и реконструировали существенную часть этой истории. Однако целостная картина до сих пор не была воссоздана, во многом потому, что ни один историк не имел, по разным причинам, доступа ко всему комплексу связанных с этим делом документов[280]. Между тем в недрах бюрократического аппарата развивались, до определенного момента формально независимо друг от друга, два дела об украинофильстве, замкнувшихся, в конечном счете, на министре внутренних дел П. А. Валуеве, которому и предстояло подписать эту знаменитую инструкцию[281]. И только изучив оба комплекса документов, хранящихся в ГАРФ и в РГИА, можно воссоздать процесс принятия этого решения, что мы и постараемся сделать.

Более чем за год до того, как Валуев подписал свой циркуляр, 29 июня 1862 г. военный министр Д. А. Милютин направил шефу жандармов кн. В. А. Долгорукову коротенькую записку следующего содержания: «Секретно. Сообщенные мне генерал-губернатором свиты е. в. графом Сиверсом секретные сведения о происходящем в Киеве, считаю полезным довести до сведения Вашего сиятельства, присовокупив, что прилагаемую при сем записку я прочел Государю Императору»[282]. Хорошо знакомый с обычаями царской бюрократии Милютин знал, как заставить крутиться достаточно неповоротливую машину тайной полиции. Упомянув, что он проинформировал об этом письме императора, или, как сказали бы современные бюрократы, что «дело находится у царя на контроле», Милютин мог быть спокоен – оно будет разрабатываться с максимальной активностью.

Такая предосторожность Милютина не была лишней. III отделение уже располагало к тому моменту весьма существенной информацией об активности украинофилов, в том числе и уже цитированной ранее их перлюстрированной перепиской, но никаких действий, помимо сыскных, по этому поводу не предпринимало. Теперь, после записки Милютина, III отделению предстояло заняться этим вопросом всерьез. В приложенном к