16 лет возвращения - Израэль Рахлин

— печально известная снежная буря, и горизонт исчез из виду. Опытный каюр знал, что делать, чтобы спасти себя и пассажиров. Он собрал собак в кольцо вокруг саней, и все трое, согнувшись, уселись в них и укрылись оленьими шкурами. Так они могли оставаться на морозе в безопасности.

Спустя некоторое время, пурга также внезапно утихла, как и началась. Муля сказал, что они немедленно должны добраться до поселка, который находился в нескольких километрах. Но каюр наотрез отказался ехать, говоря, что за этой пургой будет другая, слабее, но не менее опасная для тех, кто окажется в пути. Он хотел, чтобы они остались и переждали вторую пургу, но Муля очень торопился и пренебрег предупреждением каюра. Они пошли с инженером пешком.

Они ушли недалеко, когда началась вторая пурга. Они продолжали пробираться вперед, когда инженер потерял рукавицу. Муля, чувствуя свою ответственность, так как именно он настоял на том, чтобы не пережидать пургу, отдал ему свою перчатку, чтобы тот не отморозил руку.

В результате сам Муля, оставшись без перчатки, получил очень сильное обморожение, и когда через несколько часов они добрались до поселка, ему нужна была срочная медицинская помощь. Врач приехал только через несколько часов. Руку ампутировали, но началась гангрена, и по дороге в Якутск Муля умер.

Когда находишься в Риме

Рахиль — Израэль

Последние полтора года до нашего отъезда в Якутск с нами жила семья Поповых. Они были якуты. Муж, хотя и работал преподавателем в школе, хорошо образованным человеком не являлся. У него была тихая, спокойная жена, но двое его сыновей-подростков росли дикими и неуправляемыми. Их младшая сестра Таня болела трахомой, очень заразной болезнью глаз, от которой страдали многие якуты.

Попов был недружелюбен и, чтобы не сказать больше, неприятен. Из-за этого возникало много конфликтов на нашей общей кухне. Мы жили рядом, и любая мелочь могла послужить началом конфликта, если не проявить понимание и терпимость. Попов этого не делал. Летом мы пили воду, которую водовоз привозил с Лены и наливал в бочку, стоящую на ступеньках за дверью. Зимой мы приносили воду из проруби, которую сами пробивали, или использовали лед, огромные блоки которого нам привозили прямо к крыльцу. Когда нам нужна была вода, мы откалывали небольшие кусочки льда, клали их в кастрюлю или чайник и растапливали на плите.

Однажды летним утром мы, к нашему огромному удивлению, увидели, как маленькая Таня, подставив стул к нашей бочке, умывается водой, которую мы используем для питья и приготовления пищи. Даже если бы она не болела трахомой, все равно так нельзя было делать. Когда мы сказали Попову о случившемся, он небрежно ответил, что мы могли бы пере ставить бочку в какое-нибудь другое место, куда Таня не заберется. Мы поняли, что взаимопонимания с этим человеком нам не достичь, и решили, как можно меньше общаться с ним и его семьей.

Очень часто в семье Поповых случались ссоры. Отец ругался со своими сыновьями, и ссоры часто переходили в драки, отчего стены дома сотрясались. Когда начиналась драка, в ход шла и мебель, и посуда. Однажды после особенно яростной драки мы видели из кухни, что одного из сыновей отец привязал к железной кровати, а другой лежит избитый без движения на полу. Мы поняли, что лучше всего подальше держаться от таких людей и не вступать с ними ни в какие конфликты.

В наших условиях нелегко было придерживаться еврейских традиций и обычаев, на которых мы выросли. Мы не были ортодоксами, но отмечали все наши праздники, как могли.

По праздникам мы собирались в кругу друзей и знакомых. Это всегда проходило у нас довольно спокойно, поскольку никто не хотел привлекать ненужного внимания со стороны власти. Ведь мы прекрасно понимали, что она не одобрит соблюдение нами религиозных обычаев. Несмотря на условия и всевозможные ограничения, мы старались воспитывать детей в еврейском духе. Когда родился Самуэль, было совершенно невозможно сделать ему обрезание в больнице. Мы даже не поднимали этот вопрос. Все встало на свои места после возвращения в Данию.

Обычно женщины, помогая друг другу, занимались приготовлением блюд к разным праздникам. Совсем непросто было приготовить мацу к пасхе и фаршированную рыбу к другим праздникам или испечь сладости, такие, например, как маленькие шарики со специями, приготовленными из смеси натертой моркови и сахара, которые очень нравились детям.

Мы не были кошерными, и в этом отношении у нас не было проблем. Но среди знакомых ссыльных было много семей, в которых строго придерживались традиций в приготовлении пищи и ведении хозяйства. И это выполнялось даже в условиях Сибири, где было трудно вообще достать еду. Некоторые из этих религиозных семей питались только рыбой, которая, конечно, являлась кошерной.

В Советском Союзе купить продукты в магазинах — дело крайне затруднительное, и в особом дефиците мясо. А на колхозных рынках мясо всегда продавалось, но по очень высокой цене.

Многие из депортированных евреев-ортодоксов могли есть только кошерное мясо крупного рогатого скота или дичь, которых забивали в соответствии с религиозными еврейскими правилами. По этим же правилам, евреям нельзя заниматься забоем скота, поэтому все годы, проведенные в Сибири, они не имели возможности есть мясо. Быть вегетарианцем не сложно, но если ты живешь там, где температура зимой опускается до -60 и где ежедневно нужно потреблять, по крайней мере, сто граммов жира для восполнения потребности в калориях, то жизнь вегетарианца — это доказательство фанатичного желания придерживаться требований веры. У нас таких проблем не было. Мы ели мясо независимо от способа, каким забивали скот.

Нас часто спрашивали, страдали ли мы от проявления антисемитизма за годы пребывания в Сибири.

Антисемитизм имеет глубокие корни в России. Многие поколения евреев подвергались дискриминации, как в царской России, так и в новом, Советском государстве после революции. Вероятно, не случайно, что русское слово «погром» переводится как «уничтожение». В царской России орды погромщиков нападали на евреев под печально известным лозунгом «Бей жидов, спасай Россию!», что само по себе является отражением ненависти к евреям, имеющей не только глубокие исторические корни, но и психологические у части населения. Можно сказать, что и самодержавие, и советская власть использовали антисемитизм в своих политических целях.

Конечно, после революции новые правители осудили антисемитизм как антисоциальное явление, которое не может иметь место в Советском государстве. Однако действительность отказалась подчиняться красивым лозунгам. Ненависть к евреям слишком глубоко вошла в сознание людей, чтобы ее можно было отменить декретами или решениями. Антисемитизм выжил, хотя его