Государство и право. Как развивалась наша страна с IX до XX века - Павел Владимирович Крашенинников

империи, необходимо было реорганизовать законодательную деятельность государства, выстроить порядок подготовки законов с их обсуждением и последующим повсеместным исполнением. Предлагаемый Государственный совет мог стать и впоследствии стал важным органом власти в Российской империи. С разными полномочиями Госсовет действовал до Февральской революции 1917 г.

С 1 января 1810 г. Сперанский становится государственным секретарем и пользуется огромным влиянием на императора и, соответственно, на жизнь империи. Он продолжает работу над усовершенствованием государственной власти. Теперь он на основании Плана подготовил реформу министерств.

Госсекретарь убедил императора в продолжении начатых в 1802 г. преобразований в части организации управления с помощью министерств, которые предлагалось организовать по единому образцу. Он предложил новое видение их организации, деятельности, контроля и ответственности. Было последовательно утверждено два манифеста. Вот что на эту тему писал В. О. Ключевский: «Они были преобразованы двумя актами – манифестом 12 июля 1810 года о разделении государственных дел на особые управления и „Общим учреждением министерств“ 25 июня 1811 года. По новому распорядку упразднялось одно из восьми прежних министерств, именно коммерции, дела которого распределялись между министерствами финансов и внутренних дел; зато из ведения последнего выделены были дела о внутренней безопасности, для которых образовалось особое министерство полиции»[403].

Манифест от 25 июня 1811 г. «Об Общем учреждении министерств»[404] представлял собой уникальный документ – детальную структуру и четкий алгоритм функционирования ответственной бюрократии, того самого механизма, призванного осуществлять эволюционное развитие страны. Этот, безусловно, новаторский документ не имеет западноевропейских аналогов. Думается, его значимость до сих пор не оценена в полной мере.

Два года империи перед войной (1810 и 1811) были самыми продуктивными. Менялась ситуация в финансах и государственной службе. Управление империей становилось все более системным. Для Сперанского это было время удовлетворения своих амбиций и поиска новых решений. Однако были и те, кто ненавидел «поповича» и видел в нем врага устоям государства и их личным состояниям. И с каждой победой Михаила Михайловича эти ряды множились.

На тот момент существовали две дворцовые партии реформаторского толка. Партия конституционалистов, представленных в основном матерыми царедворцами, напуганными эксцессами правления Павла и потому мечтавшими хоть как-то ограничить власть царя и расширить власть родовитого дворянства. Молодежная партия ответственных бюрократов, стремившихся стать негласными наставниками императора и незримыми соправителями. Обе партии выступали за реформы, но понимали их весьма по-разному. Однако существовала третья, самая многочисленная, партия консерваторов, которые не хотели никаких изменений. Это была первая в истории России политическая оппозиция, но не самодержавию и императору, который оставался их знаменем, а его политике[405].

Консервативная партия зорко следила за реформаторскими потугами молодого императора и в проектах Сперанского почувствовала подрыв самодержавия и их собственных интересов. Консерваторы считали, что бюрократия отнимает часть власти у монарха, ограничивает произвол самодержца. Того и гляди придумают законы, которым должен подчиняться сам император. А это значит, что приходит конец произволу дворян-чиновников и неограниченной власти над крестьянами дворян-помещиков. В их понимании такое было сравнимо с «великим и страшным требованием» извести дворянство под корень.

В ответ консервативное дворянство из своих сплоченных рядов выдвинуло собственного идеолога – потомка древнейшего дворянского рода, ведущего свое происхождение от татарского мурзы по имени Кара-Мурза, Н. М. Карамзина.

Не какого-нибудь фельдфебеля в Вольтеры, не дремучего Собакевича, а человека великого, одного из создателей современного русского языка, основоположника сентиментального направления в русской литературе, да и самой этой литературы, первого и единственного придворного историографа, друга императорской семьи, собеседника И. Канта, свидетеля Великой французской революции, едва не репрессированного за свободомыслие во времена Екатерины II.

«Карамзин как великий писатель был вполне русский человек, человек своей почвы, своей страны. Сначала он приступил к жизни, его окружавшей, с требованиями высшего идеала, идеала, выработанного жизнью остального человечества. Идеал этот, конечно, оказался несостоятелен перед действительностью, которая окружала великого писателя… В этой действительности можно было или только погибнуть… либо… не то что ей подчиниться, но обмануть ее… И Карамзин это сделал. Он обманул современную ему действительность»[406]. Николай Михайлович создал систематизированное, хорошо изложенное сочинение об истории России.

На основе этого сочинения, впоследствии получившего название «История государства Российского»[407], в феврале 1811 г. он написал знаменитую записку Александру I[408] о вреде ответственной бюрократии, которую не без основания подозревал в коррупции[409], и европейских законов, особенно Кодекса Наполеона[410].

В записке Карамзин подверг детальной, иногда справедливой, но явно очень пристрастной критике все начинания правительства, все малейшие его упущения.

«Мы стали гражданами мира, но перестали быть, в некоторых случаях, гражданами России. Виною Пётр». «Требуем более мудрости хранительной, нежели творческой». «Государь! Ты преступаешь границы своей власти: наученная долговременными бедствиями, Россия пред святым алтарем вручила самодержавие твоему предку и требовала, да управляет ею верховно, нераздельно. Сей завет есть основание твоей власти, иной не имеешь; можешь все, но не можешь законно ограничить ее!..»[411] – вот базовый пафос записки.

Впрочем, как свидетельствуют историки[412], Александр отнесся к записке холодно, и не она послужила причиной его резкого отказа от курса на модернизацию.

Существует много версий причин, приведших к низвержению Сперанского с вершины власти – статуса фаворита императора, – и краху намечавшихся реформ.

Многие кивают на слабость, непоследовательность и лицемерие Александра[413], его неспособность надолго сосредоточиваться на одном деле и обыкновение быстро разочаровываться в нем, особенно если оно требует заметных усилий по преодолению сопротивления его противников. Александр Павлович «…замечательно умел вдохновить своих избранников, смело наметить… известную программу и цель, но как только машина приходила в полную силу своего напряжения, давался непредвиденно задний ход»[414].

Были многочисленные тайные доносы на Сперанского. Вот выдержка из письма графа Ростопчина от 4 марта 1812 г.: «Под видом патриотизма он хотел действительно против особы Вашей все сословия озлобить и вынудить народ произвести великое и страшное требование, которое уже случилось в Италии и Швейцарии. Не он ли был орудием в прошедшее время, когда Ваше Величество было при Тильзите обманутыми заключить мир, и мир для России самый невыгодный, бремя коего и тяжесть Вы уже испытали; от которого финансы Ваши опустели и способы к поправлению исчезли. Чиновники, кои бы в сем важном деле могли бы пользою для государства быть употреблены, чрез посредство его под видом опасных оклеветаны пред Вашим Императорским Величеством и отдалены.

Не удивляйся сему, Монарх! Злато и бриллианты, через французского посланника к нему доставленные, ослепили ему глаза и удалили от вторжения к отечеству и особе Твоей»[415]. Стало ли письмо Ростопчина последней каплей при принятии решения об аресте и высылке Сперанского? Вряд ли.

Ряд исследователей указывает важной причиной