Во имя Господа. Кто убил Папу Римского? - Дэвид Яллоп

Альбино Лучани улыбнулся и продолжил заговаривать с гвардейцами. Как это не походило на первые дни правления Павла VI, когда священники и монахини падали на колени, когда к ним обращался папа, даже если разговор с ним происходил по телефону.

Кстати, отношение Лучани к телефону также вызвало переполох среди традиционалистов в курии. Теперь им пришлось смириться с папой, который считал, что и сам в состоянии набрать номер и ответить на звонок. Он звонил по телефону друзьям в Венецию. Звонил нескольким монахиням-настоятельницам — чтобы просто поболтать. Однажды он позвонил своему другу отцу Бартоломео Сордже и попросил, чтобы иезуит отец Децца его исповедовал. Децца перезвонил через час, чтобы договориться о визите, и услышал в трубке голос:

— К сожалению, секретаря папы сейчас нет на месте. Может, я чем-то смогу помочь?

— А с кем я говорю?

— С папой.

В Ватикане просто не положено было так себя вести. Ничего подобного никогда не бывало и, вероятно, никогда больше не будет. Причем оба секретаря Лучани отрицали, что этот случай вообще имел место. Это казалось немыслимым. И тем не менее это все-таки было.

Лучани начал обследовать Ватикан — все его 10 тысяч комнат и залов, 997 лестниц, в том числе 30 потайных. Иногда он вдруг исчезал из своих дворцовых апартаментов, один или в обществе отца Лоренци, и столь же неожиданно появлялся в каком-нибудь из кабинетов курии. «Просто смотрю, как и куда тут можно пройти», — объяснил однажды папа ошеломленному архиепископу Каприо, заместителю государственного секретаря.

Обитателям Ватикана такое поведение пришлось не по вкусу. Оно им вообще не понравилось. В курии привыкли, что папа знает свое место, что действует он устоявшимися бюрократическими путями. А этот папа был повсюду, всем интересовался и, что хуже всего, хотел перемен. Поразительный размах и ожесточенный характер начало принимать сражение по поводу проклятого sedia gestatoria, того самого тронного кресла — в прошлом, до Иоанна-Павла I, на этих своеобразных носилках во время торжественных публичных мероприятий носили всех пап. Лучани велел убрать его подальше в чулан. Традиционалисты подняли бучу, требуя вернуть кресло обратно. То, на какую мелочь приходилось папе тратить время, красноречиво свидетельствовало, с каким сопротивлением со стороны определенных отделов Римской курии ему предстоит столкнуться в будущем.

Таких людей, как монсеньор Ноэ, Лучани пытался урезонить, убеждал и уговаривал, как детей. Их мир не принимал его, и очевидно, он не собирался стать для них своим. Он объяснял Ноэ и прочим, что отказывается от носилок и хочет выходить к верующим пешком потому, что не считает себя чем-то лучше других. Он питал отвращение и к самим этим носилкам, и к тому, что они символизируют.

— Ах, но ведь толпе вас не видно, — возражала курия. — Народ требует вернуть кресло. У всех должна быть возможность увидеть ваше святейшество.

Лучани упрямо обращал внимание традиционалистов на то, что папу и так часто показывают по телевизору, что он каждое воскресенье выходит на балкон во время «Ангелуса». Еще он говорил, как ему противна сама мысль, что в буквальном смысле его понесут на руках, а он будет попирать чьи-то спины.

— Но ваше святейшество, — говорили в курии, — если вы стремитесь к смирению еще большему, чем уже явно выказали, то почему бы не смириться с тем, что вам столь ненавистно?

Против подобного аргумента папа не нашел возражений и признал свое поражение. На вторую публичную аудиенцию в зал Нерви его внесли на sedia gestatoria.

Хотя на борьбу с курией по всяким мелочным вопросам у Иоанна-Павла I и уходило какое-то время, но большую часть часов бодрствования он отдавал проблемам намного более серьезным. Он заявил представителям дипломатического корпуса, что Ватикан отрекается от всех притязаний на светскую власть, однако новый папа очень скоро убедился, что по существу он должен уделять внимание практически всем важнейшим проблемам мировой политики. Римско-католическая церковь, под чьим духовным руководством находится 18 процентов населения земного шара, представляет собой потенциальную силу; и поэтому церковь обязана выработать и иметь четко выраженную позицию по широкому кругу проблем.

Оставляя в стороне его личную неприязнь к аргентинскому генералу Виделе, какой должна быть позиция папы Иоанна-Павла I по отношению к многочисленным диктаторам, в чьих руках судьбы людей в крупных странах, где большинство населения традиционно исповедует католичество? А как реагировать на захватившую власть клику Маркоса на Филиппинах, где живут 43 миллиона католиков? А как быть с Пиночетом, назначившим самого себя президентом Чили, где католиков — больше 80 процентов населения? С диктаторским режимом генерала Сомосы в Никарагуа? Того самого Сомосы, которым восхищался финансовый советник Ватикана Микеле Синдона? Как сумеет Лучани восстановить Римско-католическую церковь как храм бедных и неимущих в такой стране, как Уганда, где едва ли не каждый день режим Амина устраивает священникам «несчастные случаи» со смертельным исходом? Что папа должен отвечать католикам Сальвадора, где представители правящей хунты заявляли, что быть католиком — значит быть «врагом»? В стране, где католиками являются 96 процентов населения, это все равно что призвать к геноциду. И эти проблемы куда важнее и серьезнее, чем споры и стычки в Ватикане по поводу папских носилок.

Как человеку, который со своей кафедры в Венеции с резкими словами обрушивался на коммунизм, теперь говорить с коммунистическим миром с балкона собора Святого Петра? Мог ли кардинал, одобрявший политику «баланса страха» в области ядерных вооружений, придерживаться той же позиции на аудиенции со поборниками одностороннего разоружения?

К тому же в наследство от Павла VI новому папе досталось множество различных проблем, связанных с самим духовенством. Многие священники выдвигали требования об отказе от целибата — обета безбрачия. Настойчиво раздавались голоса о разрешении посвящать в духовный сан женщин. Были группировки, призывавшие пересмотреть положения канонического права в отношении разводов, абортов, гомосексуализма и десятка прочих вопросов. И все эти проблемы должен был решить один человек — и к нему на аудиенцию хотели попасть, у него требовали, его убеждали и просили.

Новый папа римский очень скоро дал всем понять, что, по словам монсеньора Лориса Каповиллы, бывшего секретаря папы Иоанна XXIII, «в лавке у него гораздо больше товаров, чем выставлено в витрине». Когда министр иностранных дел монсеньор Аугустино Казароли явился к папе, чтобы тот высказал свое мнение о нескольких аспектах взаимоотношений католической церкви с различными восточноевропейскими странами, Альбино Лучани сразу дал ему ответы на пять вопросов из семи, пообещав обдумать оставшиеся два и ответить на них позднее.

Ошеломленный Казароли, вернувшись в свой кабинет, рассказал коллеге по курии о случившемся. Тот поинтересовался:

— Решения были правильные?

Казароли ответил:

— На мой взгляд, совершенно верные. У Павла VI мне пришлось бы добиваться ответов целый год.