Обаяние тоталитаризма. Тоталитарная психология в постсоветской России - Андрей Витальевич Гронский

Некоторые историки полагают, что теоретически импульсом к пересмотру советской истории и роли коммунистической партии в ней могло бы стать так называемое «Дело КПСС», слушавшееся в Конституционном суде. 3 августа 1991 года Б. Н. Ельцин подписал указ «О приостановлении деятельности Коммунистической партии РСФСР», а 25 августа — «Об имуществе КПСС и Коммунистической партии РСФСР», наложивший запрет на операции с партийным имуществом. В результате деятельность КПСС и КП РСФСР на территории России была запрещена, их организационные структуры предписывалось распустить, а партийное имущество подлежало национализации. Однако 37 народных депутатов России обратились в Конституционный суд с требованием проверить конституционность указов президента Ельцина. В 1992 году состоялось несколько заседаний Конституционного Суда РФ, на которых была подтверждена правомерность указа в целом, но отменены некоторые его положения, в частности, были признаны неправомерными требования роспуска первичных партийных организаций, образованных по территориальному принципу, и национализации той части имущества, которая являлась собственностью КПСС, либо находилась в ее ведении. В результате коммунистическая партия продолжила свою деятельность в России под названием КПРФ. После политического кризиса в октябре 1993 года Государственной думой и президентом Ельциным был взят курс на общественное примирение. В 1994 году был подписан Договор об общественном примирении и согласии, а в ноябре 1996 года президентом был издан указ № 1537 «О Дне согласия и примирения». Эти события завершили дискуссию о значении советского коммунистического прошлого на официальном уровне. Как указывает А. Б. Зубов, никакой оценки того, что произошло в 1917-м году, юридически государством вынесено не было[260]. В 2014 году в дискуссии, посвященной «Делу КПСС», говоря о его итогах, Владимир Буковский сказал:

«<...> никакого суда над КПСС не было. А если бы был, то люстрации были бы неизбежны, и мы бы исправились от очень большой неприятности позднее в нашей истории. Тогдашняя власть не решилась провести настоящий суд типа Нюрнбергского над КПСС, а именно этого мы и требовали тогда от российского руководства, на это они не пошли. Вот если бы мы тогда добились своего и провели Нюрнбергского типа трибунал над коммунистической системой, подчеркиваю — системой, мы никогда не требовали наказания каких-то отдельных лиц или преследования, мы говорили, что должна быть осуждена система, вот из этого неизбежно следовали бы люстрации и тогда бы никаких Путиных к власти не пришло. Но на это не решилась власть, как мы с вами понимаем и как об этом уже говорилось, в связи с тем, что они сами были плоть от плоти и кровь от крови КПСС, это для них была мать родная.

<...> вот потому, что не ввели люстрацию, появились Путины и вся эта гэбэшная шваль, которая захватила власть к 2000 году. Если бы была люстрация, они бы близко у власти не были. Не только как члены КПСС, в особенности как бывшие офицеры КГБ»[261].

Как видно из вышеизложенного, в разных государствах преодоление, проработка прошлого проводилась с разной степенью последовательности, и это отразилось на будущем этих стран. Как говорит Б. Гроппо: «Демократическое общество не может отказаться от воздаяния. Иными словами, травматическое прошлое нельзя преодолеть до тех пор, пока общество не попытается в полном объеме проанализировать свое прошлое, установить истину о совершенных преступлениях, осудить ответственных и, насколько это возможно, возместить жертвам понесенный ими ущерб. Безнаказанность тех, кто несет ответственность за совершенные во время диктатуры преступления, подрывает самые основы демократического общества». В качестве примера он приводит Аргентину: «Там присутствует крайняя жестокость полиции. Эта жестокость, эта всеобщая коррупция — в очень большой степени они являются следствием безнаказанности. Те, кто в эпоху диктатуры выступали в качестве палачей и пытателей, остаются на своих местах. Комиссары полиции и прочие — это все те же люди. Они пытали и убивали, а потом их оставили в покое. Почему что-то должно измениться?»[262] К этому стоит добавить, что и на сегодняшний день режимы в латиноамериканских странах обычно не квалифицируются как подлинно демократические, а скорее как авторитарные с демократическими тенденциями.

Чтобы подчеркнуть важность проработки исторического прошлого, вновь процитирую Б. Гроппо:

«Целые общества, как и отдельные люди, иногда переживают тяжелый, травматический опыт, который оставляет достаточно глубокие следы и который непросто преодолеть. Войны, диктатуры, оккупации, массовые убийства. Исходное значение слова “травма” — это рана, повреждение. Под травматическим историческим опытом, травматическим прошлым я понимаю такое прошлое, которое привело к возникновению в социальном теле тяжелой раны. Если продолжить эту метафору, то это рана, которая требует длительного времени для заживления и от которой навсегда останется шрам. Эта рана, если ее не подвергнуть адекватному лечению, может вновь открыться и начать причинять страдания»[263].

Можно проинтерпретировать важность проработки травматического опыта, например, с точки зрения гештальт-терапии. Для того чтобы приобретенный опыт мог использоваться личностью, он должен быть ассимилирован. В противном случае он будет либо бесполезным, либо даже вредным, если человек начинает опираться на него, не учитывая специфики актуальной ситуации. Не переработанная психологическая травма оставляет фиксированные паттерны, которые актуализируются, как только текущая ситуация по каким-то параметрам начинает напоминать ситуацию травматизации. Также можно провести параллель между преодолением прошлого и терапией посттравматического стрессового расстройства (ПТСР). Индивиду, страдающему ПТСР, важно соприкоснуться с травматическим опытом, которого он сознательно и бессознательно избегает, отреагировать эмоции, провести анализ и, таким образом, переработать его. Собственно, аналогичный эффект и имеют различные формы преодоления прошлого.

Подводя итог, приходится констатировать, что за исключением стран Прибалтики на территории бывшего Советского Союза тоталитарное прошлое не было преодолено, и это дало свои зримые результаты. Государственные институты не дали моральной и юридической оценки коммунистическому режиму и преступлениям советского периода, ни один человек из их исполнителей не понес наказания, а жертвы не получили репараций. Также не получили никакой благодарности и были преданы забвению (а в последнее время вновь подвергаются негативной оценке) диссиденты, то есть те, кто в советские годы боролся за то, чтобы на территории Советского Союза восторжествовали принципы правового государства.

Собственно, это и привело к реанимации (или в лучшем случае к имитации) многих черт советского тоталитаризма (хотя, конечно, далеко не в полном объеме) в 2014–15 гг. Как сказал писатель Владимир Сорокин:

«<...> советское прошлое не было похоронено в должное время, то есть в 1990-е годы. Его не похоронили, и вот оно восстало в таком мутированном и одновременно полуразложившемся виде.