Политические сочинения. Том IV. Политические опыты - Герберт Спенсер

индивида в его стремлении обеспечить себе средства к жизни может быть справедливо ограничена только подобною же деятельностью других индивидов, как равноправных с ним (так как этот принцип не относится к обществам, основанным на рабстве или на господстве одной расы над другими). Суждения же ее об отношении между индивидом и государством являются естественными выводами из другой родственной истины, что деятельность каждого отдельного гражданина может быть справедливо ограничена организованным комплексом граждан лишь постольку, поскольку это необходимо последнему для обеспечения остальных. Это дальнейшее ограничение является неизбежным спутником военного строя и должно длиться до тех пор, пока рядом с единичными преступными действиями будут существовать интернациональные преступные действия. Понятно, что охрана общества представляет цель, которая должна предшествовать охране его индивидов, взятых в отдельности, так как охрана каждого индивида и поддержание его права снискивать себе средства к существованию зависят от обеспечения безопасности всего общества. На этом основании находят себе этическое оправдание ограничения, налагаемые на действия граждан, потребностями войны и приготовлениями к ней.

Здесь мы вступаем в круг тех многочисленных и сложных вопросов, которые трактуются относительной политической этикой. Указывая первоначально на контраст, существующий между этими двумя этиками, я говорил об абсолютной политической этике, или той, которая должна бы существовать в отличие от относительной, или той, которая представляет в настоящее время ближайшую осуществимую к ней ступень; и, если бы этому различению уделено было достаточное внимание, не возникло бы никакого разногласия. Здесь мне остается только прибавить, что устанавливаемые относительной политической этикой определения изменяются в зависимости от типа данного общества, который первоначально определяется степенью необходимости защиты от других обществ. Там, где международная враждебность велика и социальной организации приходится приспособляться к воинственной деятельности, там и подчинение граждан государству таково, что нарушает всегда их свободу действий и делает их рабами государства; где это вытекает из потребностей оборонительной войны (но не наступательной, однако), там относительная политическая этика дает оправдание этому. И наоборот, по мере ослабления милитаризма уменьшается и надобность как в том подчинении граждан, которое необходимо для сплочения их в боевую машину, так и в том дальнейшем видоизменении его, которое необходимо для снабжения этой боевой машины всем необходимым для жизни, и, по мере развития этой перемены, теряет свою силу и то оправдание подчинения граждан государству, которое доставляется относительной политической этикой.

Здесь не место входить в обсуждение этих сложных вопросов. Достаточно указать на него, как сделано нами выше. Если я буду иметь возможность дополнить четвертый отдел моей «Этики» («Principles of Ethics»), трактующий о «Справедливости», из которого у меня пока написаны только первые главы, я надеюсь уяснить в достаточной мере отношение между этикой прогрессивного состояния и этикой того порядка вещей, который является целью прогресса, целью, которая должна быть признана, хотя она и не может быть в настоящее время достигнута.

IX

Вмешательство государства в денежные и банковские дела[70]

Взаимное доверие между отъявленными мошенниками, не имеющими, как говорится, ni foi, ni loi, невозможно. Между людьми безусловной честности взаимное доверие должно быть безгранично. Это истины, не требующие доказательств. Представьте себе нацию, состоящую только из лгунов и воров, и всякие сделки между ее членами должны будут по необходимости совершаться или путем прямого обмена вещами, или при помощи денежных знаков, имеющих непосредственную ценность. Все то, что имеет вид платежного обещания, не может в среде этой нации заменить действительного платежа, так как в предположении, что подобные обещания не будут выполнены, никто не захотел бы принимать их. С другой стороны, представим себе нацию, состоящую из людей безусловно честных, людей, столько же охраняющих права других, как и свои собственные, и почти все торговые сделки между ее членами могут совершаться путем отметки по банкирским книгам их обоюдных долгов и претензий. В предположении, что ни один человек не выпустит долговых обязательств более, нежели сколько могут покрыть его имущество и долговые претензии, все бумаги будут иметь ход в той цене, какую они представляют. В таком случае монета будет требоваться лишь в качестве мерила ценности и с целью облегчать мелочные сделки, для которых она физически всего удобнее. Все это мы признаем за истины вполне очевидные.

Из вышесказанного следует, что в среде нации, не вполне честной и не вполне бесчестной, может существовать и существует смешанная денежная система, представляющая частью знаки непосредственной ценности, частью знаки кредитные. Соотношение между количествами этих двух родов знаков определяется совокупностью различных причин.

В том предположении, что законодательство не вмешивается и не нарушает естественного соотношения или равновесия между монетой и бумажными знаками, пропорция той и другой категории знаков будет зависеть, как видно из вышеизложенного, от степени совестливости народа. Каждый гражданин научается ежедневным опытом, кому из граждан можно довериться и кому нельзя. Ежедневный опыт указывает также, как далеко подобное доверие может простираться. Из личной опытности и из общего мнения, возникающего из опыта других, всякий в состоянии убедиться более или менее точно, какой кредит может быть оказан без риска. Если люди убеждаются, что соседи их мало заслуживают доверия, то лишь весьма малое количество платежных облигаций может поступить в обращение. Наоборот, обращение платежных обещаний будет значительно, если люди убедятся, что исполнение торговых обязательств довольно верно. Таким образом, первоначальным регулятором кредитной системы является степень честности, свойственной обществу; второй регулятор есть здесь степень осторожности. При одинаковости прочих условий очевидно, что в среде людей пылких, предприимчивых платежные обещания будут приниматься охотнее и будут обращаться более легко, нежели между людьми осторожными. Два лица, обладающие совершенно равной опытностью по отношению к торговому риску, будут при совершенно однородных обстоятельствах открывать кредит или отказывать в нем сообразно опрометчивости или осмотрительности каждого из них. Две нации, различающиеся степенью свойственной им осторожности, представят такое же различие в относительных количествах банковых билетов и векселей, обращающихся в их среде. Можно даже сказать, что контраст между результатами будет в этом случае резче контраста между причинами, их вызвавшими. Господствующая опрометчивость, делая каждого гражданина склонным открывать кредит сверх меры, развивает в нем также сверх меры и готовность обращать свой собственный капитал на рискованные предприятия, а последствием этого бывает чрезмерное требование кредита от других граждан. Тогда одновременно обнаруживается и усиленное требование кредита, и ослабление преград для него, и, следовательно, возникает несоразмерное количество бумажных денежных знаков. Наглядный пример подобных национальных свойств и их последствий представляют нам Северо-Американские Соединенные Штаты.

К этим сравнительно постоянным нравственным причинам, от которых зависит обычное в среде общества соотношение между действительными