Маньчжурия 1945: Война.Золото.Любовь - Ольга Калиниченко

Ольга Калиниченко

Маньчжурия 1945: Война.Золото.Любовь

Для большинства май 45-го ассоциируется с Великой Победой, грандиозными салютами и всеобщим счастьем – Война завершена! Лишь те, кто сопричастен к событиям на Дальнем Востоке и битвам с японцами осознают, что 9 Мая далеко еще не конец Войны …

Памяти боевого офицера Ивана Баринова посвящается.

Глава I.

Тайга отряхивала с себя звуки войны всеми своими кедровыми ветвями, как собака, выходящая из воды. Прошедший ливень смыл остатки животного ужаса. Последние звонкие капли, сверкающие на солнце, отменили катастрофу окончательно. Даже трусливый заяц поверил, что все наладилось.

Вдруг зарычал тигр. «Откуда он взялся?»– на секунду опешил заяц. Одним прыжком, он скрылся в нору спасать своих наследников.

На опушку вылезли рычащие «студебеккеры», ощетинившиеся оружием и людьми, следом прокрались, «виллис» и «додж 3/4».

Тайга насторожилась, помня, что от людей одни беды.

При этом каждое дерево старательно и непосредственно демонстрировало солдатам легкомысленное равнодушие к происходящему. Издеваясь, громко забарабанил в стиле автомата дятел. Звери ухмылялись, видя, как солдаты быстро рассыпающимся горохом попрятались по кустам.

Все замерли…Немая сцена из гоголевского «Ревизора» была сыграна на высоком Мхатовском уровне.

Картину отсутствия всякого присутствия нагло нарушал столб серого дыма, торчащий над кронами деревьев, как хвост мартовского кота.

«Не подвела трофейная карта! Вывела-таки потаенная лесная дорога к Сидоровке» – хитро прищурив глаз, размышлял удовлетворенный замкомвзвода старшина Прокопчук.

Федор Буранов, залегший рядом с комвзводом Бариновым, горячо зашептал в ухо лейтенанта: «Хлеб пекут, похоже, пекарня крупная, раз дым такой пахучий, что за полверсты учуять можно». Голодный командир судорожно сглотнул слюну. Взвод пробирался к Сидоровке спешно, тайно, без привалов вторые сутки. Иван разделял чаяния полковника, назначившего лейтенанта Баринова комендантом Сидоровки: быстро взять под контроль и удержать ситуацию на оккупированной территории Маньчжурии с наименьшими потерями. Поэтому гнал Иван вперед своих «орлов» без сна до самого поселения, на ходу перекусывая ленд-лизовской тушенкой с сухарями.

«Федь, сдай командование своим отделением Ельцовым. Пойдешь с разведкой в село, перед возвращением заверни в пекарню, ребятам хлеба захвати – на все даю тебе два часа» томным от усталости голосом отдал приказ Баринов.

Лейтенант обернулся к командирам отделений братьям Ельцовым: «Выставляйте караульных. Не курить и костры до возвращения разведки не жечь. С наступлением сумерек «без барабанной дроби» входим в Сидоровку. Старшину ко мне». Поискав глазами ординарца Петюню, командир жестами объяснил ему, что бы тот даже не пытался закурить, если хочет жить.

Степан появился быстро и бесшумно. Это умение Прокопчука не раз спасало ему жизнь в Сталинграде. Лейтенант зашептал старшине, крутившему по привычке седой казачий ус: «Я Федора одного в Сидоровку послал – поселение тихое, глубинка таежная. Ребят пожалел, все устали, с ног валятся. А сейчас что-то гложет внутри. Да и в штабе предупреждали, что в Сидоровке могут быть бывшие «Семеновцы». Говорят, осели здесь с гражданской войны. Ты же двужильный, выручай. Подстрахуй Федора. Пойдешь через десять минут. Иди так, чтобы он не заметил, это важно»

Прокопчук, в очередной раз, удивившись прозорливости молодого лейтенанта, ответил:

«Как скажешь, командир. Конечно, Федор следопыт знатный, но и я не пальцем сделан. Скрытно, значит, скрытно». Степан уважал умения и опыт разведчика Буранова, выросшего в Парме. Но недолюбливал его, все-таки кулацкий сын, «контра недобитая». В свое время Прокопчук, организуя колхоз на Брянщине, без жалости ссылал кулаков к архангелогородским поморам. Комвзвода знал это, поэтому был спокоен, что старшина сделает все в лучшем виде. Ретивость Федора насторожила его.

Глава II.

Федор примерно понимал, где находится село. И все же Сидоровка открылась ему внезапно: нависла с крутогорья лабазами и стогами сена над таежным буреломом, из которого он выполз, нещадно покусанный мошкой.

Разведчик замер, вслушиваясь в звуки мирной жизни поселения: даже брехня сторожевых псов была непривычно дружелюбной для уха воина.

Сержант залюбовался открывшейся картиной: родным духом повеяло. Глаза отказывались верить, что он в Маньчжурии. Чужбина в одну секунду превратилась в родное село Пермского края. Даже избы смотрели на него окнами, наличники которых были близнецами «завитушек, петушков и крестов» его дома в Бураново. Дома, отобранного комиссарами в далеком 33-ем году.

Солнце по-королевски достойно стало собираться на покой. Скоро сумерки, отметил разведчик, надо работать.

Резкий как искра, блеск, возникший у двери амбара, заставил Федора вжаться в землю. Он был похож на солнечный блик окуляра снайперской винтовки. Всмотревшись, солдат остолбенел. Из травы, в луче солнца, нагло блестел всем своим богатством слиток золота.

Старшина сторожко, из таежного бурелома, разглядывал симпатичную Сидоровку, вольготно раскинувшуюся на взгорье у реки.

Поведя биноклем к горизонту, Степан разглядел туманные скалы Хингана, за которым недалеко и до Монголии.

Границы как таковой здесь не было никогда.

Жители спокойно, как весенние ручейки перетекали из Китая в Монголию и обратно, по пути забредая в русскую часть Маньчжурии. Так было всегда, при любых правителях и катаклизмах. Все это делало маленькую, но стратегически важную Сидоровку значимым военным объектом.

Селение поразило Степана своей глупой внешностью: русские избы перемежались с юртами маньчжуров и своеобразными китайскими домиками. Дворов сто – решил старшина. С удовольствием отметил на возвышенности у реки православную деревянную церковь по – имперски венчавшую разношерстный хоровод дворов. Прокопчук свято верил в две вещи: в Бога – это от предков, и в коммунизм – это из любви к справедливости.

Две полярные веры мирно уживались в нем, делая его неуязвимо стойким в любых передрягах судьбы.

М-да! Могучие амбры закрыты накрепко, – отметил хитрован Прокопчук – это не свойственно таежным жителям. Похоже, урожай сняли знатный, готовятся торговать с монголами на лошадей – услужливо подсказал сметливый ум завхоза и снабженца взвода.

Опытный глаз крестьянина разглядел за пекарней, ближе к фермам – сыроварню и винокурню. Хорошо живут! – порадовался за жителей и одномоментно солдат «бариновского» взвода старшина, довольно ухмыльнувшись в ус.

«Ох, какие крали!»– Прокопчук неторопливо разглядывал сочные колени баб, под заткнутыми за фартуки подолами. Женщины несли от реки ведра на коромыслах и стиранные беленые холсты.

Пора поменять ребятам портянки, решил Степан.

Ну что ж, не плохо! Не плохо можно устроить быт во всех мужских отношениях.

Старшина удовлетворенно крякнул.

Комендатуру лучше разместить в двухэтажном, деревянном доме в центре Сидоровки, решил Степан подсказать лейтенанту Баринову. Тем более что грамматика написания вывески «Трактир. Постоярый двор» с головой выдавало происхождение владельца хоромов.

Ничего,