Далеко от неба - Александр Федорович Косенков

Не выдержав нависшего молчания, Виталий сорвался: — Насчет Ивана, поумней нас с тобой разбирались. Нет ничего! И причины никакой. Ваню самый последний гад уважал. Какая-то ошибка произошла.

— Ошибка? — вскинул голову Василий. Скулы его закаменели.

— Где-то что-то не так, а по Ивану хлестануло. Значит, судьба. Что теперь — всех под подозрение?

— Зачем всех-то? — тихо сказал Василий. Было заметно, что он с трудом сохраняет спокойствие. — Тебя со счетов надо скинуть. Или как?

Теперь закаменели скулы и у Виталия. Сразу стало заметно, не смотря на внешнюю непохожесть, их кровное родство. Мать угадала назревающий взрыв, подалась вперед, рот уже раскрыла, чтобы сказать, вмешаться, но старшой опередил её: — Не научили тебя, смотрю.

— Чему? — сквозь зубы спросил Василий.

— Сначала думать, потом рот разевать.

— Меня другому учили. Хоть раз перед паханом пасанешь, потом весь срок сапоги лизать будешь.

— Ты это к чему?

— Как все вы тут, на карачках ползать не буду.

Виталий опустил голову, сломанный силой ненависти, прозвучавшей в словах брата. Тихо и печально сказал: — Нет никаких концов. Нет.

— Я все говорить не хотела… — вмешалась вдруг в разговор братьев мать. Оба одновременно повернулись к ней. — Верхонку одну при нем так и не сыскали.

— Ну? — подался к ней Василий.

— Со старой куртке выкроила и пришила. Хорошо пришила. Так я потом этого просила, что приезжал… Следователя. Сыщи верхонку-то. Слушать не стал. Мне-то сразу в голову запало — как так? Одна пришитая, а другой нету.

— При чем тут верхонка? — с прежней усталостью в голосе сказал Виталий. — Зацепился где-нибудь — и все дела. Я им объясняю: — Да когда он так-то пил, чтобы не соображать ничего? И не слушают. Наследственное, говорят. Ему много не надо было. Объясняю — я же не пью. Смеются гады. Да чего с ними говорить — бесполезное дело. Пьяный был — и все. Так и списали.

— Я к чему вспомнила-то, — продолжала Аграфена Иннокентьевна. — Про верхонку. Они с Васькой, когда малыми были, играли все. Записок понапишут каких-то, планов понарисуют, в рукавицу или варежку сунут и спрячут, чтобы другой отыскивал. Большие уже были, а все друг другу записочки прячут.

— Мать, ты молоток! — сказал Василий. — Я тебя вот как уважаю! Теперь там каждую ветку… Землю рыть буду!

— Почему мне не сказала? — тихо спросил Виталий.

— У тебя семья. Райка давеча жалилась — не спишь по ночам. Чуть задремлет, говорит, стонет или криком кричит. А тебе еще девок своих поднимать.

— Правильно, мать, без него разберемся.

Василий взял бутылку и разлил водку по стаканам.

— Не пропадать добру. Сегодня отмечусь, с завтрашнего дня на прикол. Пока все концы не сыщу.

— Свой отыщешь, это точно, — хмуро сказал Виталий.

— Тьфу на тебя! — вскинулась мать. — Как язык-то повернулся!

— Самое главное — причину сыскать, — вмешался Тельминов. — Будет причина, будет и личина. Нормальная рифмочка. Найдем гада!

— Судьба это! Судьба! — сказал Виталий и одним глотком выпил водку. Поперхнулся, закашлялся. Отдышавшись, сказал: — Не пошла у нашей семьи жизнь. С отца не пошла. Так и идет с тех пор. Я тоже хожу, оглядываюсь. А! … Мать тебе все расскажет. Пойду.

Он тяжело поднялся и пошел к двери.

— Дом кому продал? — спросил Василий.

— Соседу. Юрке Бондарю.

— Сам или даванули?

— Не хочу, чтобы с тобой, как с Иваном. Уезжай! Тебе еще жить да жить.

— Договорились. Ты мне вот еще что скажи. С кем его в тот раз забрасывали? Кто в вертолете кроме него был?

— Никого не было. Вертолет на задание летал. Иван к ним случайно приткнулся.

— Какое задание?

— Аркадию на базу продукты забрасывали.

— А на базе кто был?

— Зарубин. Он говорит, Иван не выходил даже.

— И все?

— На Старый прииск еще вроде залетали.

— Зачем?

— Хрен их знает. Вертолет приисковые нанимали. Иван в последнюю минуту напросился. Даже за собаками не успел сбегать. Нет концов, Васька, нету. Были бы, сам карабин зарядил, не сшел бы со следа.

— Если нет, чего за меня переживаешь? Чего выпиниваешь?

— Потому и выпинываю, что нет концов. Начнешь дергаться туда-сюда, шуму понаделаешь, зацепишь кого не следует. А мужики у нас, сам знаешь, серьезные.

— Я тоже серьезный.

— Вот и получится всерьез, а не понарошку. Ладно, пошел. Сам думай. Я тебе больше не помощник. Даже не заходи. Райка к тебе, сам знаешь… Боится. Говорит, будешь приваживать или помогать, соберу манатки и к своим вместе с пацанками. А мне уже жизнь менять поздно.

Он вышел.

Василий посмотрел на стакан с водкой, который до сих пор держал в руках, и отставил его в сторону.

— Моя Катерина тоже мне ультиматум предъявляет, — сказал Михаил.

— Лично про тебя примерно в том же духе. Я ей дверь открыл, чемодан кинул — чеши, говорю, по холодку на все четыре. Я теперь со своей справкой любую бабу уговорю. Так она…

Дверь открылась. На пороге стоял Виталий.

— С Зарубиным поговори. Был у него с Иваном разговор какой-то, когда на базу залетал. Кричали друг на друга. Зарубин говорит — ничего серьезного, так. А вертолетчик, механик, говорит, кричали. Роман Викентьевич, конечно, мужик хороший. Только чтобы Иван кричал, сам знаешь…

Он пожал плечами и вышел.

Над тайгой опрокинулось переполненное звездами небо. Наконец-то наступила ночь. То на одном, то на другом конце поселка, заводя друг друга, заполошно взлаивали собаки. Протрещал и захлебнулся за околицей мотоцикл. В домах, где еще не спали, телевизоры дружно сотрясались от очередного полицейского сериала: звучали выстрелы, кто-то истошно вопил, что-то взрывалось, выли сирены…

В летнике, во дворе у Зарубина, все еще горел свет. Отец Андрей, стоя в углу, беззвучно читал молитву и изредка крестился на небольшую привезенную с собой икону. Олег сидел за столом и что-то старательно срисовывал из