Поляк с поплавками - Анджей Загребельный

Вот же, блять, мазута береговая! А мог и хребет сломать!

Дальше купание прошло без проблем. Меня пытались затащить на корабль, чтобы поблагодарить за спасение лучшего Марка Шейкера.

Не знал, что евреи тоже работают в шахтах. Так, а этот ещё и лучший. Только на еврея не похож, здоровый такой пузатый и лысый. Меня отбил от шахтеров Карпыч. Я отбил мичмана от шахтёрок или как их там называют. Мы благополучно отвалили и пошли в акваторию.

— Весёлые эти люди, шахтёры, — высказался я, — вот только глаза зачем красят? Как Бой Жорж, прямо!

Карпыч, услышав меня, захохотал в голос, и мы чуть не протаранили буй.

С шести вечера народа на пляже поубавилось и, по разрешению Центральной, мы зашли на пирс.

Над пляжем поплыли ещё более одуряющие ароматы шашлыков и кинзы. Заработали карусели и аттракционы. До моего шезлонга доносились визги отдыхающих и крики пляжных фотографов. А я понял, как я заебался.

Хорошо, что я местный и почти что не обгораю. И благодаря обесцвеченной голове, в мозги не сильно напекло. Но ноги гудели. И всё тело ломило, как после хорошей тренировки. В глаза, как будто песка сыпанули. Ни хрена себе работа, на воздухе с людьми. Не думалось, что так тяжко будет. Сбросив хандру, я нырнул и пошёл, не останавливаясь, кролем к ближним буйкам, потом в максимальном обратно. Потом брассом, по тому же маршруту. Потом под пресный душ возле катерного гаража. Надо вехотку с собой брать, так мылом хреново отмываться. Вот теперь полегчало. Простирнул тельник и шорты, расчесался и, пока шмотьё сушилось на шезлонге, шарахался по пирсу и высматривал на набережной красивых девчат.

Шмотки быстро высохли. Я, стащив за пирсом плавки и не одевая труселей, напялил шорты и тельник, и окончательно восстановился. Ну вот, а теперь захотелось жрать. Деньги были, но сейчас ни в одну кафешку не пробьёшься. Пришел Миша и огорошил меня вопросом:

— Андж, тебе на сколько талоны выдали?

— Мих, какие талоны? На сахар?

— Талоны на питание. Тебе Семён выдавал?

Я вспомнил, что с утра, после росписи в двух журналах, старший спасателей выдавал всем какие-то бумажки. Мне ничего не дали, но я подумал, что так и надо, и не придал этому никакого значения.

— Михал Карпыч, не давали мне ничего. Мне же, наверное, как нештатному, не положено?

— Всем положено. Ты что, договор не читал? Обед и ужин. Дежурному наряду, который ночью тут сидит, ещё и завтрак.

— Да я так подписал, не читая, — пожал я плечами, — ты же в обед ничего и не сказал.

— Так я и не получал с утра, я же позже пришёл. Это сейчас сходил забрал и на обед, и на ужин. Спросил за тебя, а Семён сказал, что ты всё взял.

— Нет, не брал я ничего.

— Да понял я, на следующей смене напомни. А так пойдём, покормлю. Ты же меня сегодня редиской угощал, — ответил мичман, — у меня обеденный ещё не использован.

— Да не, Мих, я пойду ночевать в санаторий. Там у меня родственница работает в столовке, у них и поем. Мы до скольки дежурим? До утра?

— Не, до утра только я и ещё одна вышка дежурная. Тебе не положено по ТК! — объяснил он как-то уж совсем непонятно, — Хочешь, сиди до десяти со мной, хочешь сейчас иди или езжай к себе в станичку, приедешь послезавтра.

— Да на чём я сейчас уеду?

— Ну да, рейсовые ушли, а в последние на Краснодар не пробьёшься. Не страдай хернёй, пойдём пожрём!

Я перестал страдать херней, и мы пошли поужинать в столовку «Горизонт» недалеко от пляжа. Столовка была общепитовская, а после шести вечера превращалась в ресторан. Для спасателей был отдельный маленький зал с одним большим столом. Девчонка-официантка (скорее всего, сезонница), кивнув Карпычу, притащила нам по тарелке с картофельным пюре и какой-то невзрачной котлетой. Ну ещё какой-то морс и по два кусочка хлебушка. Так себе ужин. Но бесплатно. Перекусив, мы прогулялись по пляжу, поржали с «напёрсточников», которые вовсю голосили и пытались кого-нибудь затащить к своей картонке. Но пока, кроме подставных, никто не вёлся.

Зашли к Валентине, которая уже закрывала свой медпункт и собиралась домой. Посудачили, Валюха напомнила мне про видеокассеты. У неё видика не было, но в доме, в подвале крутили сеансы знакомые армяне, так что с просмотром проблем нет. Пошли снова на пирс к катеру. Карпыч начал мне намекать, что он и сам справится без меня. Ну понятно, вон, в пакете бутылка вина и чучхелла тоже намекают, не пора ли Анджею свалить и не мешать доблестному мичману.

Техник-моторист из нашего гаража уже на синих бровях, под нежные понукания и яростные поджопники супруги убыл к месту проживания. Я пожелал мичману всего приятного и, закинув баул на плечо, побрёл к санаторию. Пролез через сетчатый забор и вдоль берега речки, через подвесной мостик, пришёл к зданию основного корпуса. Отдыхающие на меня не обращали никакого внимания, охрана вся сейчас толкалась возле дискотечной площадки. Я спокойно дошёл до административного здания. Дежуривший милиционер, увидев меня, оживился, но тут из массивных дверей выскочила тётка Шура и, увидев меня, заорала:

— И где ты шляешься? Казимир уже звонил, спрашивал, куда ты пропал? Я уже все глаза проглядела!

Тёть Шура была мне не родной тёткой, а гораздо лучше. Мой дед дружил с её родителями ещё с войны. Отец её умер от старых ран где-то в конце пятидесятых в самом расцвете сил. Мать умерла, когда Шуре было семь лет. Родственников особо-то и не было, все сгинули в войну. Дед забрал её на воспитание и поднимал вместе со своими детьми. Она даже, когда паспорт получала, добилась фамилии Казимирова — по имени деда. Дед долго ржал, так как фамилия её родителей была Казины.

Милиционер, увидев тётку Шуру, съебнул по аллейке. Знает её, наверное, не понаслышке. Я бы тоже съебнул, но деваться некуда. Казимирова, несмотря на свой грозный внешний вид и командный голос, была вполне нормальная тётка с отменным чувством юмора. Поселила она меня в шикарнейшем месте. На чердаке лечебного корпуса! А тут уютно даже. Это не просто чердак.

Как выяснилось, тут и вода есть и туалет, и выход на плоскую крышу с ограждениями. У меня в комнатушке даже окошко есть. А вполне