Остров в океане - Джилберт Клинджел

— Метьютаун.

Сначала не было видно ничего, но потом в серой мгле замаячила масса домов. У самого берега высился большой квадратный дом с красными ставнями, позади него — еще несколько строений с длинными флагштоками, похожими на мачты разбитого, потерявшего паруса корабля. Рядом виднелись какие-то высокие тощие деревья, в которых благодаря причудливым формам мы признали казуарину[16]. Между ними также теснились дома всевозможных размеров — самые маленькие из них представляли собой однокомнатные лачуги с крышей из пальмовых листьев.

Внезапно утреннюю тишину разорвал страшный грохот. С пустынных улиц донесся лязг металла, ужасающие звуки труб и звон колоколов. Грохот становился все громче, словно переходя с одной улицы на другую. Мы вскочили.

— Что за черт! — воскликнул Колман. — Что там происходит?

Меж тем шум усилился и перешел на ту улицу, где стоял дом с красными ставнями. Появилась пестрая группа людей, веселая темно-коричневая толпа, которая пела, махала флагами, била в барабаны и котелки, звенела огромными бубенцами, бренчала на каких-то струнных инструментах и орала во все горло. Она двинулась по набережной, прошла квартал, другой и повернула в глубь острова.

— Что, демонстрация? — спросили мы Дэксона.

— Нет, сэр, — ухмыльнулся он. — Встречают Рождество.

— Рождество! — ошеломленно повторил Колман. — Вот тебе и на! Про него-то я и забыл!

Я засмеялся, вспомнив о других Рождествах, о долгих пасмурных днях в северных странах, где выпадает много снега и сосны темнеют на его фоне, о теплых каминах, у которых собираются семьи. Я вспомнил о Святках в заброшенном городке на Гаити, где я и единственный во всем городе белый потащились высоко в горы, через зону пальм к холодным вершинам, чтобы принести сосну. Я улыбнулся, вспомнив, как на ней вместо игрушек висели раскрашенные тыквы, груши и блестки из фольги от папиросных коробок. И опять я улыбнулся, вспомнив, как удивились рожденные в тропиках дети, увидев странное дерево, которое растет на высоте больше километра. Отовсюду приходили крестьяне, чтобы посмотреть на это зрелище — сосну, украшенную красными, синими и золотыми блестками. Мне вспомнилось еще одно Рождество, когда, покинув семейный очаг, погрузив в байдарку топор, одеяло и палатку, я поплыл к центру Большого восточного болота. И хотя в тот день дул ветер, валил снег и земля была усыпана бурыми листьями, это было самое мирное Рождество в моей жизни. Я ощущал спокойное довольство оттого, что кругом меня леса и луга, что поет ветер, кружатся снежные хлопья и шелестит сухая болотная трава. А однажды Рождество застало меня в море, на грязном качающемся траулере; день был мрачный, и мы без конца тянули сети и сортировали мокрую колючую рыбу.

Но это Рождество — самое странное в моей жизни Рождество на палубе дэксоновской лодки, медленно подплывающей к Метьютауну. Вскоре толпа скрылась на дальних улицах, шум стал затихать и прекратился так же внезапно, как начался. Дэксон сказал, что таков здешний обычай — несколько недель подряд на восходе и на закате люди приветствуют дух Рождества. «Странный обычай», — подумал я, но тут же вспомнил, что в это же самое время далеко на севере галантерейщики и владельцы универмагов нанимают профессиональные хоры, которые поют перед входом в магазин гимны, чтобы торговля шла лучше. Они тоже приветствуют Рождество; правда, их музыка более утонченна, но ведь островитяне по крайней мере не хотят заработать на своем грохоте.

Тут рождественские воспоминания были прерваны: навстречу нам от берега шла лодка. На корме сидел негр с тяжелой челюстью, держа на коленях сложенный зонт.

— Кто это? — спросил я Дэксона, который неподвижно сидел возле якорного каната.

— О, сэр, это большой человек.

Мы обернулись, еще раз взглянули на «большого человека» и окончательно решили, что он нам все равно не нравится. Хотя солнце стояло уже высоко, на нем было теплое пальто и фуфайка — одежда, вполне подходившая для северной зимы. Естественно, он чудовищно потел. На груди у него красовалась золотая цепочка от часов, какие были в моде в конце XIX века, и это еще усугубляло импозантность, так и сочившуюся из всей его внешности.

— Что ему нужно? — снова прошептал Колман. — Может, он прибыл с официальным приветствием?

Лодка остановилась рядом, и человек, представившийся нам как мистер Ричардсон, сообщил, что занимается вопросами спасения имущества. Он пояснил, что обычно лица, потерпевшие кораблекрушение, уполномочивают вести свои дела специальных агентов (а он среди них — главный), которые ведают вопросами налогообложения, распродажей остатков имущества и вознаграждением за его спасение. Мы, конечно, тоже получим свою долю — около восьми процентов общей стоимости имущества, а может, несколько меньше, в зависимости от результатов аукциона, который, о чем вам, безусловно, известно, состоится в ближайшем будущем. Когда комиссар даст нам разрешение на высадку, мы сможем застать мистера Ричардсона у себя — в большом белом доме около правительственного здания, и он будет счастлив обсудить все более подробно.

Сделав это ошеломляющее заявление, наш новый знакомый раскрыл зонтик и под его сенью отбыл на берег. С минуту мы безмолвствовали, затем Колман стал чертыхаться на чем свет стоит.

— Как этот малый разнюхал, что мы потерпели крушение?

— Понятия не имею, — ответил я. — Возможно, ему уже шепнул на ухо кто-нибудь из этой дэксоновской оравы. Во всяком случае, сперва надо попасть на берег, а там разберемся.

— Можем ли мы сойти на берег? — спросил я Дэксона.

— Да, сэр капитан, после того, как получите разрешение комиссара, — он будет здесь, как только откушает завтрак.

Восемь часов. Девять. В полдесятого жара стала невыносимой. В десять мы с Колманом потеряли всякое терпение.

— Если этот тип не появится сейчас же, я сам сойду на берег, — проворчал Колман. — Неужели он думает, что мы собираемся украсть его паршивый остров?

И он принялся отвязывать фалинь маленькой лодки, которую мы тащили за кормой. Но тут прибыла лодка с двумя посланиями — приглашением на обед от мистера Ричардсона и разрешением высадиться от комиссара. К посланию комиссара была приложена записка, в которой нам предлагалось в час дня явиться на суд в правительственное здание — то самое, с красными ставнями.

Мы недоуменно переглянулись.

— Что за чертовщина? — спросил я Колмана. — Ты что, убил кого-нибудь и меня припутал? За что нас будут судить?

— Вот те крест никого не убивал, — ответил он.

Через несколько секунд мы подошли к берегу и, выскочив из лодки, быстро вытащили ее на песок. Берег перед нами круто подымался вверх. Взойдя по склону, мы