Звери в моей жизни. Путь кенгуренка. Поймайте мне колобуса. Поместье-зверинец - Джеральд Даррелл

class="p1">– А если верить этой книге – восхитительное место. Послушайте: «Своеобразная топография местности создает захватывающие панорамы: тихие бухты и заливы с кристальной водой, пляжи, о которые разбиваются могучие волны. Вода теплая, климат мягкий, ласковые ветры, температура почти весь год на уровне двадцати пяти градусов тепла, так что одеваться следует легко. Почти всегда светит солнце, поскольку дожди обычно выпадают ночью. Местные жители придерживаются старинных обычаев, особенно в одежде».

– Чудесно! – подытожила Пегги. – Как жаль, что мы туда не попадем.

В эту минуту случился прокол, пришлось нам с Диксом выходить, чтобы менять колесо; правда, бо́льшую часть работы выполнил Дикс. Мы вернулись в машину промокшие насквозь и продолжали двигаться под проливным дождем со скоростью улитки. Вытерев голову, лицо и руки, я снова взялся за путеводитель.

– А вот сюда мы непременно должны попасть, – сказал я. – Послушайте: «Благодаря умеренному климату, ясному небу и обилию солнечных дней это место можно считать идеальным для отдыха. Гостеприимство и дружелюбие местных жителей позволяют гостю чувствовать себя как дома, покой и тишина – подлинный бальзам для души всякого, кто ищет уголок, где можно дать отдых издерганным нервам после распространившегося почти повсеместно беспокойного образа жизни. Советуем посетить церковь и колоритную главную площадь, а также местный базар».

Наконец дождь прекратился, а затем кончились тропические дебри, и мы – такова уж своеобразная природа Мексики! – без всякого перехода очутились в горном сосновом лесу. Пользуясь прояснением, решили сделать привал, чтобы выпить кофе, предусмотрительно припасенный Джеки. Десять минут назад мы изнывали от тропического зноя, здесь же было так прохладно, что пришлось надеть всю теплую одежду, какая нашлась в машине.

Дальше дорога взбесилась, пошла выписывать кривые вверх-вниз по долинам и крутым косогорам. И меня все больше поражала растительность. В долинах – пышные тропики, а через несколько минут извилистого подъема – опаленные жгучим солнцем сухие плоскогорья, на которых вытянулись шеренги деревьев с изумительными шелковисто-красными стволами и совсем без листьев. К тому же стволы и сучья такие корявые, что кажется, вас километр за километром провожает застывший в причудливых позах кордебалет. Новый поворот – и вдруг красные стволы пропали, стоят такие же кривые, но с серебристо-серой корой, отливающей металлом в солнечных лучах. И тоже без единого листочка.

За следующим поворотом деревья вовсе исчезли, пошли огромные кактусы высотой до шести-семи метров. Странный вид придавали им ветвистые стебли, будто на склоне горы выстроились полчища зеленых канделябров. Черными крестиками в голубом небе медленно кружили какие-то хищники, а дорогу то и дело галопом пересекали погоныши – небольшие птицы с хохолком, длинным хвостом и огромными плоскими лапами. На бегу они чуть не касаются лапами клюва, и вид у них такой целеустремленный, точно они вознамерились побить мировой рекорд на полторы тысячи метров.

Обилие птиц и богатейшая растительность вызывали во мне желание почаще останавливаться, но я знал, что это недопустимо: срок нашего пребывания в Мексике ограничивался суммой, которую нам неохотно разрешил вывезти Английский банк. Мы вели гонки со временем.

Дорога привела нас в городок Туле. К моему удивлению, Дикс затормозил у ограды маленького парка, посреди которого стояла маленькая церковь. Следом за нами остановился и «лендровер».

– Зачем мы остановились? – осведомился я.

– Чтобы посмотреть Дерево, – ответил Дикс с присущей ему мрачностью. – Пегги просила.

– Какое еще Дерево?

– Как, ты не знаешь? – горячо воскликнула Пегги. – В Мексике нет человека, который не приехал бы посмотреть это дерево.

Я поглядел на дорогу. Если не считать играющих в пыли трех большеглазых девчушек в рваных платьицах – ни души…

– Что-то непохоже, чтобы туристы валом сюда валили, – заметил я.

– Но ты непременно должен посмотреть на него, – настаивала Пегги. – Должен, понимаешь! Это одно из самых старых деревьев в мире.

– Ну, в таком случае, конечно, посмотрю.

Выйдя из машины, я услышал диковинную музыку – попискивала флейта, бухал барабан. Мы вошли через ворота в парк и увидели нависшее над церквушкой, защищенное надежной оградой Дерево. У меня дух захватило. Мало того что оно оказалось на редкость высоким (хотя, по чести говоря, я видывал деревья и повыше) – еще больше поражал его исполинский объем. Могучий конус шуршащей листвы венчал ствол немыслимой толщины; корни-контрфорсы впивались в землю, будто когти какой-нибудь легендарной хищной птицы – вроде птицы Рух из сказки о Синбаде. Я не знал истории Дерева, не знал, сколько ему лет, и, однако, при всем моем невежестве, тотчас понял, что это – всем деревьям дерево. Оно обладало ярко выраженной индивидуальностью. Оно потрясло всех нас – всех, кроме Дикса, который бывал здесь раньше. Но и он смотрел на Дерево с благоговением; Дикс вообще неравнодушен к деревьям.

– Говорят, – сообщила Пегги приглушенным голосом, словно мы лицезрели святыню, – что ему три тысячи лет. Оно славилось своими размерами уже тогда, когда сюда пришел Кортес, недаром местные жители водили Кортеса к нему.

Я поглядел на вздымающуюся к небу зеленую громадину. Выходит, за тысячу лет до нашей эры здесь уже стояло молодое деревце…

Кроме нас, под Деревом находились только престарелый слепой индеец в выцветшем тряпье и мятой соломенной шляпе – он извлекал из флейты какую-то леденящую кровь, диковинную мелодию, я сказал бы, восточного типа – да босоногий мальчуган лет шести-семи, который выбивал замысловатую дробь на барабане. Мы для них словно не существовали.

– Интересно, чем это они заняты? – спросила Пегги.

Судя по тому, что музыканты нас не замечали, они играли вовсе не затем, чтобы выжать из чужеземцев несколько песо.

– Бьюсь об заклад, они играют для Дерева, – сказала Джеки.

– Гром и молния! – воскликнул я. – А что, вполне возможно. Ну-ка, Пегги, попробуй узнай.

– По правде говоря, мне не хочется им мешать. – На Пегги в такие минуты всегда находит робость.

Случай помог нам: старик опустил флейту, вытер губы и замер, обратив лицо к Дереву. Мальчуган тоже устроил передышку и переминался с ноги на ногу, потупившись.

– Ну… Ну скорей же, спроси, – поторопил я.

Пегги несмело подошла к индейцу и заговорила с ним. Когда она вернулась, лицо ее сияло.

– Он в самом деле играет для Дерева! Для Дерева!

– Вот видишь! – торжествующе произнесла Джеки. – Я так и знала!

– Но почему он играет для Дерева?

– Я не стала об этом спрашивать, – ответила Пегги. – Мне показалось, что это… ну, невежливо.

– Во всяком случае, их стоит записать, – сказал я.

Пегги достала из машины звукозаписывающую аппаратуру и, когда слепец поднес к губам флейту, обратил к Дереву незрячие глаза и снова начал играть, записала мелодию.

Может быть, он надеется, что Дерево вернет ему зрение? Или играет