Совы во льдах: Как спасали самого большого филина в мире - Джонатан Слат

Когда мы доехали до окраин Самарги, она показалась нам совершенно пустынной. С Татарского пролива налетал низкий шквалистый ветер, который безжалостно продувал поселок насквозь, не давая жителям носа высунуть наружу без надобности. В отличие от Агзу, где дома теснились вплотную друг к другу, в Самарге постройки стояли рассредоточенно, небольшими группами. Я догадался, что под снегом, льдом и деревянными мостиками скрываются речные протоки и болотца, и дома здесь строят на небольших сухих участках между ними, отчего в Самарге чувствуется атмосфера некой разобщенности.

Первые русские – три торговца пушниной – наведались в эти края в 1900 году. Один из троих вскоре умер от обморожения стоп, тем самым показатель выживаемости получил скромные 66 %{49}. Восемь лет спустя в устье Самарги появилась деревня старообрядцев, представителей русской православной общины, которые подвергались жестоким гонениям за то, что не признавали церковных реформ XVII века. Старообрядцы спасались бегством из центральных областей России: некоторые из них добрались аж до Аляски и Южной Америки, но большинство переселилось в глухие приморские леса, где никто не мешал им исповедовать свою религию.

Исследователь Владимир Арсеньев стал свидетелем зарождения Самарги. Он писал, что в 1909 году в устье реки Самарги стояло два дома{50} и жило восемь человек, у которых имелось две коровы, две свиньи, семь собак, три лодки и десять ружей. С тех пор было предпринято несколько неудачных попыток наладить здесь жизнь. Первой из них стал рыболовецкий колхоз «Самарга-рыба», организованный здесь в 1932 году и прекративший свое существование ровно три десятилетия спустя, возможно вследствие мощного землетрясения, которое изменило направление океанских течений, в результате чего где-то в 1950-е годы сельдь ушла из прибрежных вод. Второе предприятие – производство мяса и дичи, которое поддерживало и Агзу, – закрылось в 1995 году. Не так давно лесозаготовительная компания построила неподалеку от Самарги порт, и с появлением новых рабочих мест полторы сотни жителей поселка вновь обрели надежду на светлое будущее.

Мы проехали мимо выбеленных ветром и иссушенных солнцем бревенчатых изб с потрескавшейся краской, пересекли Самаргу и остановились у ряда домов, обращенных на Татарский пролив, как первая линия обороны. Ветер сдувал с ног, напоминая о том, что, несмотря на нашу удачную переправу, здесь все-таки властвует стихия. Сергей повел нас к одному из домов, компактной трехкомнатной избе, которую местная администрация держала специально для приезжих. Обычно в ней останавливались полицейские, которые по двое наведывались из Тернея, где располагался ближайший полицейский участок, якобы для поддержания порядка в отдаленных деревнях, на деле же такие поездки нередко оборачивались попойками, кое-как замаскированными под официальный визит. Сергей заранее договорился с главой Самарги, что мы поживем в доме в ожидании транспорта, который отвезет нас обратно на юг. Я посмотрел на часы. Казалось, мы провели на реке целую вечность, а на самом деле покинули Вознесеновку всего шесть часов назад.

Наше временное пристанище окружал неряшливого вида заборчик из разномастных штакетин, особенно крупные щели в котором были затянуты зеленой нейлоновой сетью. Неподалеку в снегу грустно стояла пятнистая корова; увидев, что мы приближаемся, она замерла и неподвижно смотрела на нас. Мы пересекли крошечный, заваленный рухлядью и занесенный снегом двор, чтобы поскорее укрыться от ветра. Позже я не раз перебирался через эти препятствия, чтобы попасть в расположенный за домом нужник, который стоял без двери, накренившись, словно стыдился своих многочисленных недостатков. Чтобы попасть в дом, нам волей-неволей пришлось разгрести сугробы перед крыльцом. Мы вошли в сени, заваленные коробками и ржавыми железяками, будто кто-то пожалел или просто забыл их выкинуть. За внутренней дверью, выкрашенной бледно-оранжевой краской, открывалась кухонька, а из нее можно было попасть в две смежные комнаты: вход в первую был сразу за печкой, а во вторую – слева, за раковиной, рукомойником и помойным ведром. Я обратил внимание, что изнутри бледно-оранжевую дверь украшало множество надписей, среди которых особенно выделялась одна: «Закрой дверь – и желательно с той стороны!», следом шли какие-то бредни о жизни и судьбе. Похоже, никто не обременял себя поддержанием порядка в доме, и все же в нем было относительно чисто. При беглом осмотре мы не обнаружили ни обвалившейся штукатурки, ни мясных куч в дальних комнатах – только голые матрасы на односпальных кроватях, письменный стол с телефоном, из которого сквозь помехи доносился слабый гудок, да книжный шкаф с потрепанными томиками и периодическими изданиями 1980-х годов.

Шурик принялся растапливать печь, а все остальные отправились разгружать сани и переносить вещи. Еще на подъезде к дому мы заметили колодец, поэтому я взял два пустых ведра и пошел за водой. Я не доверял деревенским колодцам: в Тернее мой друг{51} нашел в одном из них мертвую кошку. Но на этот раз выбирать не приходилось, так как вся остальная вода вокруг нас была солоноватой. Вернувшись, я поставил одно из ведер на печку, чтобы согреть воды для мытья, а второе разделил поровну между чайником и рукомойником. Мы планировали восстановить силы с помощью короткого отдыха и колбасы. И поскольку до сумерек было еще далеко, Сергей обещал свозить нас после этого к гнездовому дереву рыбного филина, которое он обнаружил прошлым летом на островке между протоками в устье Самарги.

9

Деревня Самарга

Оставалась еще пара часов до захода солнца. Мы с Сергеем оседлали снегоход, а Толик с Шуриком устроились на санях: они сели задом наперед, спиной к ветру. Мы доехали по снегоходной тропе до реки, оставили машину у пешеходного мостика и перебрались по нему на остров. Подождав, пока мы наденем лыжи, Сергей с несвойственной ему нерешительностью повел нас на поиски гнездового дерева. Спустя какое-то время он признался, что не видит ориентиров, на которые рассчитывал. Досконально изученный в летний период лес зимой выглядит совершенно иначе. Помимо листвы, потерять смысл могут любые ориентиры, когда во время паводка в одночасье меняются русла рек.

Тогда Толя рассказал, что в прошлом месяце, когда команда только-только прибыла в Самаргу, он самостоятельно нашел гнездовое дерево, и предложил отвести нас к нему по свежей памяти. Сергей нехотя уступил ему роль проводника, и Толя повел нас уже в новом направлении. Мы пробирались сквозь заросли низкого кустарника, отбивались от веток, которые норовили застрять в креплениях или зацепиться за шапку, регулярно останавливались и снимали лыжи, чтобы пересечь вброд мелкие протоки между поросшими ивняком островками в дельте реки. Это был мой первый настоящий поход по территории рыбного филина. До сих пор я в основном скользил по безлесым ровным просторам замерзшей Самарги, забираясь в прибрежные заросли, только если видел достойное дальнейшего изучения дерево. Все перипетии этого дня оказались скорее обычным делом, чем исключением: каждого, кто изучает рыбных филинов, ждут колючие шипы, хлесткие прутья и неожиданные падения.

Наша одиссея затянулась почти на час, пока мы пересекли дельту, затем сделали большой крюк на восток, и в этот момент Сергей не выдержал, и копившееся в нем недовольство прорвалось откровенными обвинениями нашего провожатого в слепоте.

– Не может быть, чтобы я настолько сбился с пути! – огрызнулся он, после того как Толя поднял лыжную палку и указал ею на старую чозению, дерево из семейства ивовых, которое уходило на 30 метров далеко ввысь, словно колонна древнегреческого храма. Там, где раньше торчал огромный сук, теперь виднелась узкое дупло.

– Вот оно, – спокойно сказал Толя.

Прищурившись, Сергей с минуту внимательно всматривался в дерево.

– Это не то дерево, которое я нашел. Шурик, полезай-ка наверх и загляни в дупло.

Шурик прикинул, как лучше забраться по массивным шишковатым выступам ствола, подкатил на лыжах к его основанию, скинул башмаки и, недолго думая, начал подниматься наверх. Он быстро поравнялся с дуплом, посмотрел оттуда на нас и помотал головой:

– Слишком мелкое и узкое для рыбного филина.

Итак, мы отыскали то дерево, к которому вел Толя, но оказалось, что оно не представляет для нас интереса. Толя начал извиняться, но Сергей оборвал его взмахом руки:

– Неважно. Я пойду дальше. Вы трое возвращайтесь к саням и, если я не вернусь до темноты, разделитесь и послушайте, не кричат ли где-нибудь поблизости филины.

Навигатор показывал, что мы находимся примерно в километре от снегохода. Вместо того чтобы вернуться по нашему собственному извилистому следу, мы двинулись напрямик в направлении, которое