От порога за горизонт - Станислав Гусев

Истории, близкие сердцу

Модный приговор

Это был один из теплых осенних дней. Яркое солнце приятно слепило глаза, играло солнечными зайчиками на асфальте. Деревья сбрасывали листву, устилая землю желтым покровом, а в воздухе витал аромат осени. Бабушкин дом из красного кирпича с зелеными ставнями выглядывал из-за старого забора. Он вызывал трепетные чувства ностальгии. Всякий раз при взгляде на этот дом в моей памяти всплывали радостные фрагменты счастливого детства. Там я, маленький и счастливый, бегаю босиком по теплому асфальту, раскачиваюсь на качелях что есть мочи, наклоняюсь назад и расставляю в стороны руки, представляя, что лечу. Я звонко смеюсь и кричу: «Смотрите, как я умею! Даже без рук. Я летчик». Там я глажу лохматого дружелюбного пса по имени Дружок, ем наливные яблоки и сочные груши, выращенные на огороде. Я жадно кусаю сочные плоды, и сладкий сок течет по моих губах. Я вытираю рот ладонью и вздыхаю от счастья, прикрывая глаза. Там мягкий голос прабабушки и ее теплые шершавые ладони. Она отрезает хрустящую горбушку хлеба, намазывает ее сливочным маслом и сверху поливает медом. А потом разрезает бутерброд на мелкие квадратики, протягивает мне и говорит голосом, пропитанным любовью: «Это маленькие бутербродики специально для такого хорошего мальчика, как ты».

В детстве, стоя перед домом, я задирал вверх голову и с любопытством рассматривал дверцу чердака. Мне казалось, что там непременно спрятан ценный клад. Все свое детство я мечтал попасть на чердак и взглянуть на сокровища. И однажды, когда немного вырос и набрался смелости, я взобрался туда по длинной деревянной лестнице, но внутри обнаружил лишь пыльные мешки со старой одеждой, доски, потускневшие предметы утвари и осиный улей. Тогда я вмиг немного повзрослел.

В то время я смотрел на дом с восхищением, меня поражали его огромные размеры. Словно это скала с крутой вершиной, которую мне хотелось покорить.

Но в этот день я стоял перед домом, будучи взрослым, двадцатидевятилетним человеком. И дом уже не выглядел для меня огромным, как тогда. Сейчас я без всяких лестниц и стульев мог рукой мог достать край шифера крыши стоя на земле. В новой взрослой жизни размеры детского мира уменьшились. Дом будто стал ниже и меньше, тропинки уже, а краски тусклее. Однако душевное тепло этого места нисколько не утратило силу и вновь укрывало меня в своих объятиях.

Отворив скрипучую входную дверь, я, еле поместившись в дверной проход, протиснулся в него боком. Звякнул колокольчик над шторой, и я оказался внутри. Окинул взглядом узенькую кухню. Деревянный стол, цветы на подоконнике, закатки в углу и бабушка с дедушкой, занятые своими делами. Мы обнялись и сели за стол.

– Сейчас будем обедать, – сказала бабушка и начала разогревать кушанья.

Кухня наполнилась ароматом домашней еды.

Дедушка сел на стул рядом со мной и принялся меня разглядывать. Я физически чувствовал, как его пристальный взгляд щупал меня с ног до головы. Взгляд этот двигался медленно и вдруг остановился на моих джинсах. В моде тогда были рваные джинсы, и я, однажды поддавшись трендам, купил их себе. Дедушка несколько секунд смотрел на дырки и наконец спросил:

– А это обязательно?

Не то чтобы мне сильно нравились такие джинсы, просто они имелись в моем гардеробе. Каким-то магнетическим образом так случалось, что в дни, когда я неожиданно попадал к бабушке и дедушке, на мне было надето именно это творение модельного искусства.

Дедушка что-то обдумал и с досадой поинтересовался:

– Это ж тебе уже почти тридцать?

Мне к тому времени было двадцать девять. Я кивнул.

– У тебя невеста есть?

Я покачал головой и почему-то начал оправдываться, испытывая ощущение, будто подвел всю нашу родословную до четвертого колена, – мол, пока не встретил ту единственную, с которой бы хотел связать свою жизнь.

Дедушка посмотрел перед собой, выдержал паузу чуть более обычного и произнес:

– Да-а-а, тяжело тебе будет.

Все на мгновение застыло. Я знал, что далее последует длинный поучительный монолог, и не рискнул нарушить тишину. Лектор держал паузу, подбирая нужные слова, я принял позу зеленого студента, готового внимать. Игруля, бабушкина одноглазая собака, дала отмашку в виде короткого лая по ту сторону окна. Лекция началась.

– Вот борюсь я с этим, борюсь, все никак победить не могу.

«Этим» дедушка называл дырки на джинсах.

– Ты не можешь понять одного: у тебя уже не тот возраст, чтобы позволять себе одеваться как пацан. Ты мужчина – опора семьи и общества. У тебя должны быть хорошие дорогие туфли, классический костюм, сорочка, галстук, аккуратная прическа.

Дедушка бросил взгляд на мои волосы, я их машинально пригладил.

– Ты, наверное, скажешь, что такую одежду неудобно носить каждый день, а я тебе скажу, что это дело привычки.

После паузы он с особо возвышенной интонацией произнес:

– Настоящий джентльмен должен выглядеть безукоризненно всегда и везде!

– Как Кобзон! – добавила бабушка, нарезая салат.

Дедушка продолжил:

– Пока ты одеваешься как туземец (такую вот оценку подобрал мой дедушка для современной моды), на тебя ни одна девушка не посмотрит.

К своим тогда почти тридцати годам я приобрел кое-какой жизненный опыт и знал, что случаются ситуации, в которых совершенно бесполезно выражать свою точку зрения, – гораздо проще и разумнее просто кивать и со всем соглашаться. Вот и действовал тогда согласно этому правилу.

На лице дедушки заиграла улыбка победителя. Он еще немного насладился чувством триумфа и продолжил:

– Это еще хорошо, что я победил твои шлепки!

Несколько лет назад нашим знойным кубанским летом я приезжал к ним в сланцах. Когда дедушка спрашивал: «Ты что, так через весь город ехал?» – я видел, как у него начинал дергаться глаз. В такие моменты он уходил во времянку, где складировались запасы его чачи, и возвращался оттуда уже спокойным, с озорным блеском в глазах. Но тогда я не обращал внимания на его советы и следовал внутренним чувствам, покупая все новые сланцы.

Годы шли. Я взрослел, мужал, храня в памяти дедушкины заповеди. Менялись взгляды и мое личное восприятие себя. В какой-то момент я полностью принял позицию моего деда насчет шлепанцев. Осознал, что это выглядит не только некрасиво, но и несерьезно. А я ощущал себя взрослым и хотел соответствовать образу. Поэтому с тех пор мои голые ноги в городе больше не появлялись.

– Эх, знал бы ты, сколько хороших девушек прошли мимо, пока ты ходил в шлепках, – с досадой произнес он и махнул мозолистой рукой.

Я согласился, двоюродный брат хихикнул, ковыряясь