Азиатская книга - Александр Михайлович Стесин

интересна, чем древность. Тем более что древней архитектуры в Казахстане, кажется, не существует. «Старым городом» называется невзрачный квартал советских пятиэтажек. «Ну да, мы ведь кочевники, никогда ничего не строили, кроме юрт. Поэтому сейчас, когда у нас появляются деньги и мы начинаем строить, это выглядит не ахти. Понатыкано черт-те как, главное, чтоб дорого-богато. Потому я и говорю, что в Астане — мертвая архитектура. У нас в Алматы все-таки по-другому, тут остался советский конструктивизм, со времен Кунаева. Есть на что посмотреть».

И все-таки этот «постсоветский Дубай» впечатляет своим пусть хаотичным и эклектичным, но величием замысла. «Каркасы, трубы, корпуса настырно лезут в небеса…» Золотые стелы, статуи Абая, скамейки с цитатами из Абая и Елбасы. Памятники первым казахским ханам Керею и Жанибеку, карандашевидные памятники ракетам Байконура. Смотровая башня «Байтерек», оперный театр, набережная реки Есиль. Желание создать свое небывалое (например, «Хан-Шатыр», огромный торговый центр в виде ханского шатра: внутри пляж с песком) сочетается с желанием воспроизвести лучшее, что есть в других городах мира. Вот Триумфальная арка, вот пирамида Лувра. Все чудеса света на одном пятачке — так строили Лас-Вегас и Диснейленд. Здешняя пирамида Лувра называется Дворец мира и согласия. Какой-нибудь император династии Цинь остался бы доволен этим названием.

Оля Мексина — подруга юности, с которой мы много лет не общались, а в этом году возобновили контакт после смерти Алексея Цветкова. Она здесь уже три года, преподает писательское мастерство в Университете Назарбаева. Живет в квартире в кампусе с двенадцатилетней дочерью Эльзой и двухлетним сыном Геком. Кругом экспаты-преподаватели, дети учатся в экспатской школе. «Мертвая архитектура» университетского кампуса напоминает футуристические жилые массивы в Шанхае. На КПП я, следуя Олькиным инструкциям, сообщаю охраннику по-английски: «I am going to block 39». И он реагирует ровно так, как предсказывала Олька: «Ни хрена не понял. Проходи».

Жизнь в кампусе комфортна и интересна. Олька общается с пришельцами со всего света.

— А с местными ты много общаешься?

— Ты пытаешься понять, живу ли я в настоящем Казахстане? Нет, не живу. Но имею о нем некоторое представление и отношусь с большой теплотой. Казахи очень доброжелательны и открыты, в них не чувствуется «совка». Кроме того, они лишены национальной болезни под названием алкоголизм. В общем, с ними хорошо.

Вечером Олька ведет меня в ресторан национальной кухни: кумыс, курут, казы, карта, жал, жая, куырдак, бешбармак[238].

— Хочешь баурсаки?

— Это пончики?

— Если хочешь обидеть казаха, скажи ему, что баурсаки — это пончики.

— А чем они отличаются?

— Всем!.. Но вообще да, это пончики.

* * *

В ясный день из окна самолета степь похожа на причудливые узоры на морском дне, отпечатки трилобитов, коралловые наросты под кисельной толщей неба-воды. Я печатаю свои путевые заметки в ноутбук, чем немедленно привлекаю внимание попутчика.

— А вы кто, журналист?

— Нет.

— Блогер?

— Ну, просто пишу.

— А-а. А что вы пишете? Романы?

— В том числе. Вот новую книжку буду представлять в доме на Барибаева послезавтра. Приходите.

— Да, спасибо. Ну, я на Каспии уже буду. Отдыхать на море еду. У меня там дом. Вот на две недели один, без семьи. Отдохну от работы.

— А чем вы занимаетесь?

— Предприниматель я.

— В Астане живете? Там хорошие возможности для предпринимательства?

— В Астане-то? Да-а. Там раньше одни бахчи да картофельные поля были, целина. А теперь вон как. Да вообще по Казахстану хорошо сейчас. Мой батя всегда говорит: в советское время мы за предпринимательство под статьей ходили. А сейчас и субсидии дают, двигай, говорят, бизнес. А народ ленится. Страна им все дает вообще. Бери не хочу. А раньше статья была! — повторяет он, как особенно удачную шутку, над которой сам же хохочет.

* * *

По дороге из аэропорта рассказываю Ерболу про своего попутчика-предпринимателя. «Торгаш, что ли? — морщится Ербол. — Это не по-казахски. Вот узбеки, они сарты, оседлые, они всегда торговали. А мы кочевники, у нас торгашество западло считалось. Ну сейчас все по-другому, конечно».

Жена Ербола, Агата, — русская, но говорит по-казахски. Или, во всяком случае, понимает и учится говорить. Все-таки замужем за Ерболом уже 14 лет. Сама она родилась и выросла в Узбекистане, учила узбекский, так что казахский учить было несколько проще, чем если бы совсем с нуля. Говорит, что «училась вместе с детьми» (сыну — 11, дочери Диане — 13), которых растят в казахских традициях. По словам Ербола, большинству русских, живущих в Казахстане, никогда даже в голову не приходило пытаться выучить казахский язык. Ербол же — самопровозглашенный казахский националист. Говорит, что стал им, прожив пять лет в Москве. Сетует, что казахи недостаточно чтут заповеди Корана. Я вставляю, что в аэропорту видел целую группу людей, женщин в хиджабах и мужчин в длинных бородах, летящих, насколько я понял, в Мекку.

— Ну это ничего не значит, — вступает в разговор тринадцатилетняя Диана. — Хадж — это просто модно, гламурно. В соцсетях фотки запостить: о, смотрите, какой я крутой, я хадж совершил…

— Ну и как тебе Астана? — меняет тему Ербол.

Говорю: мне понравилось. Разумеется, там нет никаких древних развалин и святых мест, но и то, что есть, по-своему очень впечатляет. Если вдуматься, этот проект Назарбаева не так уж отличается от проектов средневековых султанов и халифов, бросавших все силы на строительство какого-нибудь нового чуда света. Возможно, через пять веков (если, конечно, человечество еще будет существовать) туристы будут ездить в Астану так же, как сегодня ездят поглазеть на Тадж-Махал. Но Ербола мои доводы не убеждают.

— На строительство Астаны ушло 60 миллиардов из госбюджета. А сколько еще на поддержание? Там же у каждого небоскреба своя котельная. Все углем топят, зимой снег черный. Все розовые фламинго улетели. Пруды осушили. Когда строили, всем обещали по озерцу перед домом, и где они, те озерца?.. Да ты пей чай-то, брат, чё не пьешь? Знаешь, как надо? Вот это таро, жареное просо, бросаешь в чай. Оно вкус придает. А когда размокнет, его с маслом едят. Каша по-казахски.

Ербол — человек-легенда. Был футболистом, играл в юношеской сборной Казахстана. Потом поступил в Литературный институт и уехал в Москву, где прожил пять лет. Вернувшись в Алматы, работал колумнистом, регулярно писал обличительные статьи о коррупции в правительственном аппарате.

— И все-таки надо признать, что Назарбаев был гениальным политиком. Ты посмотри, как он ушел: чисто, красиво. Сложил полномочия. Никто его не свергал. Я его всегда критиковал, а теперь скажу так: если б я в Узбекистане жил, то я за одно только высказывание вроде тех,