Сапсан - Джон Алек Бейкер

его от меня. Когда он снова показался, то летел уже на сотню футов выше и быстро двигался к побережью. До заката оставалось два часа, и вода наступала: я подумал, что сокол, наверное, держит путь к эстуарию. Там я его и нашел час спустя.

Северный ветер крепчал, заострял грани холмов и гулял по холодному небу, с которого лился серый свет. Над эстуарием хлестал дождь, в подернутой рябью серебряной воде чернели острова. На севере горели костры, и гремели выстрелы, и сияла радуга. Всадник проехал по болоту и вспугнул сапсана; тот полетел на север, над дымом костров и трескотней ружей, унося в когтях убитую чайку. Коричнево-желтый сокол уже слился с коричнево-желтым осенним полем, а я еще долго видел трепещущие на ветру белые чаячьи крылья.

4 ноября

На северо-западном крепком ветру небо облезло до белизны и уже не защищало глаза от своего холодного сияния. Расстояния тоже сдуло ветром, с земли слезла дымчатая кожица, и каждое дерево, церковь, ферма приблизились ко мне. Я смотрел на эстуарий и видел, как в девяти милях от меня деревья гнутся ко взбитому ветром морю. Новые горизонты оказались бесцветными и суровыми, ощипанными холодными когтями бури.

В пенной воде тлели угольки утиных голов: голова чирка-свистунка – коричнево-зеленая, с бархатистым ворсом; свиязи – медно-красная, украшенная хромовым гребнем; кряквы – темно-зеленая в тени, но лучистая на солнце, то кипящая бирюзой, то горящая бледно-голубым светом[31]. Самец снегиря долго сидел на столбе возле воды, но вдруг вспыхнул, как чудесный фейерверк, и взлетел.

Самка сапсана два часа зависала в буре, тяжело хлопая крыльями, медленно продвигаясь над ручьями и солончаками. Едва ли она отдыхала – ветер был слишком сильным для парения. Она держалась морской дамбы, пролетала вдоль нее тридцать ярдов, а затем снова зависала на месте. Потом она зависла надолго и опустилась до шестидесяти футов; снова зависла и опустилась до тридцати футов; снова зависла и полетела в одном футе над высокой травой, покрывающей дамбу. Так она зависала две минуты, мощно взмахивая крыльями, чтобы удерживаться на одном месте. Стебли травы качнулись и примялись – что-то пробежало между ними. Хищница распростерла крылья и нырнула в траву. Послышалась возня, что-то пробежало по склону и скрылось в канаве у подножья дамбы. Птица взлетела и продолжила терпеливое зависание. Вероятно, она охотилась на зайца или кролика. Я находил останки и того, и другого; мех был аккуратно ощипан, кости вычищены добела. Еще я находил селезня кряквы, в смерти унылого и жалкого.

На закате над болотом пролетел самец сапсана. Он гнался за стаей бекасов. На ветру бекасы стучали крыльями, словно скользящие по льду камни.

6 ноября

Туман и густые серые тучи накрыли и ослепили утро. Но когда полил дождь, туман рассеялся. Множество птиц полетело на запад от реки, среди них возвышались золотистые ржанки. Из-за дождевой завесы их голоса горевали по красоте ultima thule[32].

Сапсан, пока я преследовал его по размокшей пашенной глине, был возбужденным и буйным. Под проливным дождем он мелькал впереди меня, порхал от куста к столбу, от столба к забору, от забора к проводам. Я с трудом шел следом, волоча на ботинках глиняные грузы. Но оно того стоило, потому что сапсан, устав от перелетов, не улетел с поля. После часовой погони он позволил мне наблюдать за собой с пятидесяти ярдов; а ведь вначале двести ярдов были для нас пределом. Он сидел на столбе и через плечо озирался на меня. Но стоило мне сделать резкое движение, как он зашевелил крыльями, прыгнул и повернулся ко мне лицом. Все произошло очень быстро. Казалось, из ниоткуда возник его двойник.

Вскоре он снова забеспокоился. Закричали куропатки, и он перелетел ближе, чтобы их рассмотреть. Он резко и жестко ударял загнутыми вниз крыльями, будто пытаясь лететь по-куропаточьи. Потом реял на подрагивающих жестких крыльях и вновь был похож на куропатку. Нападения так и не случилось. Не знаю, была ли эта мимикрия намеренной, неосознанной или просто случайной. Когда я снова увидел его десять минут спустя, он летел со своей обычной непринужденной удалью.

Дождь прекратился, небо прояснилось, и сокол полетел быстрее. В два часа дня он помчался на восток сквозь арканы скворечьих стай. Он без труда поднялся над скворцами – золотисто-красный отблеск над чернотой. В преследовании скворцы взяли его в кольцо, а он изящно занырнул под них. За рекой он рухнул до самой земли, и скворцы, как брызги, разлетелись по сторонам. Они не могли обогнать его. Он двигался свободно. Ветер обтекал его крылья, как вода – спину ныряющей выдры. Я поднял с реки семь крякв. Они взлетели надо мной и медленно закружили на запад. А на восток, куда улетел сокол, они не продвинулись и на ярд. Пробегая полями, перебираясь через ворота, проезжая на велосипеде по тропам, я преследовал сокола на своей низкой скорости. Он, к счастью, не улетел слишком далеко. Он делал остановки и гонялся за каждой птичьей стаей, какую только видел. Нападения не были серьезными, он еще не начал охоту. Так же щенок игриво скачет за бабочками. Но рябинники, чибисы, чайки и золотистые ржанки были рассеяны, и загнаны, и доведены до паники. Грачи, галки, воробьи и полевые жаворонки вытряхивались из борозд и, как опавшие листья, летели во все стороны. Небо свистело и осыпалось птичьим дождем. И с каждым броском, нырком, зигзагом игривость сокола убывала, а голод нарастал. Сокол полетел над холмами. Он выискивал добычу среди колючих садов и зеленых мшистых дубрав. Скворцы поднимались в небо, как лучи черных прожекторов, и рассеянно носились, отыскивая сокола. Вяхири возвращались с востока, словно спасаясь от боевых действий, и низом пролетали через поля. Тысячи вяхирей принялись есть желуди в лесах, и сокол нашел их. Стая за стаей с ревом взмывала в небо – со всех деревьев и из всех подлесков, сколько я мог видеть. Они держались очень тесно, кружили и вертелись, как чернозобики. В небе собралось пятьдесят стай, мельтешащих в вышине над холмом или сбегающих к восточному горизонту. В каждой стае было не меньше сотни птиц. Сапсан продолжал очищать холм от голубей, по очереди пикируя на каждое дерево, проносясь по просекам, порхая между деревьев, змеясь от одного сада к другому, пролетая по краю неба зубчатой чередой прыжков, нырков и свечек. Все кончилось внезапно. Он ракетой взмыл в небо, описал великолепную параболу, нырнул в голубиное кучевое облако. Одна птица отстала. Смертельно раненная, она выглядела изумленной, как человек, падающий с дерева. Земля настигла и раздавила ее.

9 ноября

На вязе у реки трещала и глядела в небо сорока. Тревожно перекликались черные дрозды. Сорока, как только над ней пролетел самец сапсана, забилась в кусты. Тусклый день вдруг осветился, сапсан одиноким лучом мелькнул в облаках. Потом за ним сомкнулись серые тучи, и он пропал. В страхе перед соколом птицы все утро жались друг к другу, но я так и не увидел его. Если бы я тоже боялся, то, уверен, видел бы его чаще. Страх высвобождает силу. Человек стал бы более терпимым, менее капризным и самодовольным, если бы у него было больше страхов. Я имею в виду не страх перед неосязаемым, удушье интроверта, а физический страх, пробирающий до холодного пота страх за свою жизнь, страх перед грозным зверем, неотвратимым, щетинистым, клыкастым и жутким, идущим за вашей солоноватой горячей кровью.

На полпути к побережью я увидел, как чибисы при приближении сокола взметнулись вверх. Они держались небольшими стайками, и вскоре в небе оказалось десять таких стаек, растянувшихся на милю вокруг. Те, что поднялись раньше, летели выше и держались свободнее. Они реяли на ветру на огромных кругах, полмили в поперечнике. Стайки, спугнутые позже, летели ниже, на более быстрых и узких кругах. Они держались теснее, так что между птицами почти не оставалось просветов. Когда сокол скрыт от вашего глаза, стоит оглядеть небо; страх перед ним обязательно отразится в других птицах. Насколько же небо значительнее земли.

Во время отлива эстуарий, обдуваемый тоскливым восточным ветром, распростерся под обвислыми сланцево-серыми тучами. Длинные грязевые пустоши блестели глубоко