Мария, княгиня Ростовская - Павел Комарницкий

Поначалу гордые монгольские нойоны пытались решить проблему своими силами. Попытки выловить «наглого мальчишку» предпринимались неоднократно, но все они закончились ничем, если не хуже. Мелкие отряды ускользали от погони, а затем, собравшись в кулак, встречали в степи загонщиков, нападая внезапно и страшно. Молодой князь никогда не вступал в открытый бой, не имея тройного численного перевеса, поэтому потери партизан оказывались незначительными, погоня же обычно гибла до последнего человека.

— А вот у меня есть для тебя вести, Андрей, — Михаил налил пива в две кружки, одну протянул гостю. — Нехорошие вести, прямо скажем. Надоели татарам твои похождения. Из Сарай-Бату на днях выходит на тебя тумен Бурундая. Того самого.

Князь Андрей отпил пива, не изменившись в лице. Да, не такое было у него лицо в тот раз, подумал Михаил. Оставалось тогда в нё м ещё что-то детское, живое, что ли. Сейчас же лицо обветрело, стало узким, как топор. И глаза, глаза… Михаил вновь внутренне содрогнулся. Не бывает у живых таких глаз. Настоящий лик смерти.

— Да, это будет трудно, — Андрей вновь отпил пива. — Это будет по-настоящему трудно.

— Что делать думаешь? — боярин Фёдор отпил пива прямо из кувшина. — Запорожье, это тебе не древлянские леса. Выловят вас.

Помолчали.

— Уходить тебе надобно, княже, — вновь заговорил Фёдор. — Пересидеть в землях галицких…

— Нельзя сейчас, Фёдор Олексич, — Андрей глядел в стену немигающим взглядом. — Травень на носу, надобно разогнать табуны поганых. Дабы укрепились они в мысли, что не стоит и соваться в земли русские.

Снова помолчали.

— Ты вот что, Михаил Всеволодович… — Андрей откусил кусок пирога с соминой, медленно зажевал. — Ты передал бы мне ладей пяток. Не шибко больших, так, вёсел на двадцать.

Михаил внимательно поглядел на молодого князя.

— Вот с этого места подробнее, Андрей Мстиславич.

Князь Андрей усмехнулся.

— Есть одна задумка. Надо ли тебе? То ж моя забота…

— И всё-таки, — не согласился Михаил. — Должен быть уверен я, что не самоубийце помогаю.

— Кто сейчас в чём может быть уверен? — Андрей улыбнулся одним уголком рта. — Ну хорошо. План таков: одна часть людей моих с шумом уводит погоню на северо-запад, в лесные края.

— Догонят…

— Не догонят, коли каждый всадник с двумя заводными конями будет. Вторая же часть затаится по балкам, и как отойдёт погоня подалее, за дело примется.

— Ты Бурундая за дурака не держи. Оставит он засадный отряд. И при чём тут ладьи?

Андрей усмехнулся.

— Ясное дело, не дурак он. И отряд засадный оставит беспременно. Вот для того и ладьи, Михаил Всеволодович.

Андрей взял корочку, обмакнул её в пиво и принялся рисовать на столе.

— Вот тут вот Днепр. Вот это Буг. Вот это Днестр, в низовьях он широкий да глубокий, ладья хоть самая большая легко пройдёт, особенно по весне. Переправить суда через пороги, и айда. Как варяги — налететь с воды, коней взять… А в случае чего водой и уйти. Этим займётся третья часть воев моих.

Князь Михаил и боярин Фёдор переглянулись. План был хорош. Против двух отрядов, действующих быстро и слаженно, монголам будет очень трудно работать. Степняки до сих пор не умели обороняться от ударов с воды.

— А коней я ныне в галицкую землю не погоню, — Андрей стёр рисунок со стола и проглотил смоченную в пиве корочку, зажевал. — Погоню через Валахию. Вот и там ещё ладьи пригодятся, на переправах поганых в случае чего…

— Вот что, Андрей Мстиславич, — князь Михаил поставил кружку на стол. — Сделаем так. Как лёд под Черниговом сойдёт — а это дело считанных дней — так отправлю я ладьи с хлебом да овсом к порогам. Татарам хлеб надобен, ну а мне серебро, — усмехнулся Михаил, — отчего не помочь друг другу? Торговля дело обоюдовыгодное. Ну вот… Ладьи те твои, коли сумеешь взять на берегу. Место тебе укажут.

— Как звать того поганого?

— Тюрюубэн имя его.

— Живым оставить?

— Не нужно. На другой раз другой найдётся, уж этих-то на наш век хватит.

— Людей твоих?

Михаил молал долго, очень долго.

— Как получится. На берегу оставь.

Все трое снова замолчали. А что говорить? «Как получится»… Получится скверно. В колодки и в Кафу, генуэзцам на продажу…

— Может, шесть отправить ладей-то? — осторожно спросил Фёдор. — На одной народ назад вернётся…

— От тебя не ожидал, Фёдор, — усмехнулся князь Михаил. — Ровно маленький, честное слово.

Боярин сник. Всё верно — если сделать так, вся затея станет белыми нитками шита. И доказывать, почитай, ничего не надо.

— Червей развелось у меня, Андрей Мстиславич, — Михаил откинулся к стене. — Один или даже двое в караван беспременно затешутся. Так что придётся выбирать татарам — либо раскрыть людей своих, каким-то чудом сюда возвратив, либо в Кафу… Токмо одно условие у меня. Серебро отдашь до гривны, за ладьи и груз. Мне дань платить. Всё остальное твоё.

Андрей встал.

— Храни тебя Христос, Михаил Всеволодович. И тебя, Фёдор Олексич.

— … Нет, ты посмотри, Воислав Добрынич, ты глянь — хозяин всей земли русской, Ярослав свет Всеволодович!

Мария бросила письмо на стол, сжала кулак. Боярин взял документ, вчитался.

— Это что же, теперь мы князю Ярославу дань свозить должны? Подданные мы его?

— Дань! Дань, это полбеды. Карать и миловать он нас будет, по своему усмотрению!

Мария нервно зашагала по комнате, ломая пальцы.

— Знаю я, каков милостив князь Ярослав. Ох и знаю! Ты-то понимаешь?..

Воислав положил документ на стол.

— Неужто думаешь, госпожа, что решится он на такое?

— А тут и думать нечего. Помнишь, как он Елену Романовну-то? Добрый он, Ярослав Всеволодович, покуда сытый спит!

Мария помолчала.

— Ты вот что, Воислав Добрынич… Подготовь ладьи, штуки три-четыре, поболее которые. В орду поедем посольством.

— Да когда?! Ледоход едва прошёл…

— Нельзя нам медлить, Воислав, никак нельзя! Надобно получить ярлык на княжение для сынов моих, Бориса и Глебушки. Не допущу, чтобы лишились они вотчины законной, от Василько Константиновича унаследованной. Проклянёт он меня, из гроба проклянёт, ежели допущу такое дело!

— … А ну поднажми, ребята! Совсем уже немного осталось!

Ребята, крепкие мужики и парни, гребли вовсю, но тяжело нагруженная ладья двигалась нескоро. Ровный южный ветер не позволял поднять парус, и если бы не попутное течение, вряд ли удалось бы пройти за день хотя бы полста вёрст…