Фараон - Кристиан Жак

Старик кланяется. У Мегиддо – новый властелин, но многое ли потеряет город от этих перемен? Мое милосердие и твердость обнадеживают. Никаких кровавых расправ, снисходительность и уважение к побежденным. Под покровительством Египта этот регион, возможно, получит даже больше, чем имел…

Я не желаю никого завоевывать. Эти земли для нас чужие и таковыми останутся. Я довольствуюсь наложением дани в виде мешков с зерном, а мои ставленники в местном чиновничьем аппарате будут исполнять в первую очередь дипломатическую функцию. Коалиция правителей, ныне обесчещенных, грезила о войне – в отличие от населения. Зачем же мне его карать?

– Гонцы разъехались по региону, – докладывает Минмес, – чтобы провозгласить победу фараона! Твоя слава останется в веках^[38].

– Ты льстишь мне, прекрасно зная, что это – всего лишь веха на пути.

Мой виночерпий обиженно опускает глаза:

– Но хотя бы маленький пир ты устроишь? Для военачальников, чтобы выпили за твое здоровье?

– Если это необходимо, пусть будет пир. Позови Маху!

– Думаешь, они еще могут взбунтоваться?

– Нет. Хочу уладить последнюю деталь.

Прибегает командир царской гвардии.

– Ты видел, какие у противника луки? Кажется, покрепче, чем наши. Пусть мастера откроют все секреты их изготовления. У египетских лучников должно быть лучшее оружие, это – одно из условий нашего могущества.

* * *

Лузи и Ваал, двадцатилетние солдаты, служили до недавнего времени правителю Кадеша и свято верили, что завоюют Египет. Первый был одним из многочисленных сыновей правителя Мегиддо, второй – его слугой.

Между собой парни были очень похожи – оба коренастые, узколобые, с густыми бровями. Оба оказались в толпе пленников. Но на падение крепости смотрели по-разному.

– Мы целы и невредимы, – сказал Ваал. – Это главное.

– И узники фараона, – возразил Лузи. – Тебе и это по нраву?

– Лучше так, чем умереть. Победа все равно досталась бы Тутмосу.

– Тут ты ошибаешься! Мы сильнее этих заморышей-египтян! Отец показал себя трусом. Видел, как он ехал, растопырившись, на осле? Чтоб он сдох!

– Лузи, ты не должен так говорить!

– А ты смотри правде в глаза! Ваал, теперь мы рабы.

– В Египте нет рабов. И там нам будет житься не хуже.

– Тебе – может быть. Я же был сыном правителя и готов был отдать за него жизнь. А этот червь, мой отец, меня предал. Я его примеру не последую.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Я убью Тутмоса.

– Совсем спятил?

– Наоборот. Фараон – худший из тиранов, он нас презирает и хочет нашей погибели. И теперь у меня есть цель – с ним покончить.

– Оставь эти бредовые речи, Лузи!

– Я не смирюсь с унижением.

– Ко всему можно приспособиться.

– Ни за что!

Командир-египтянин на них прикрикнул:

– Тихо, вы двое! Не отставать!

Ваал перехватил руку приятеля, готовую ударить. Пленники по очереди подходили к писцу, который сидел, поджав ноги, за низким столиком.

– Твое имя?

– Ваал.

– Армейский чин?

– Простой солдат.

– Семейный?

– Холостяк.

– Клянешься подчиняться фараону и соблюдать законы Египта?

– Клянусь!

– Меняя страну, меняют и имя. Отныне ты будешь зваться Бак, что значит «слуга, работник». Если будешь вести себя хорошо, освоишь какое-нибудь ремесло, получишь жилище и, при желании, женишься. А пока поработаешь с остальными военнопленными.

Бак влился в толпу себе подобных, которых в тот же день было приказано отправить в Египет.

Джехути с удовлетворением наблюдал за переписью, проходившей по установленным царем правилам. Из этих парней, при должном присмотре, выйдут отличные крестьяне.

– Теперь ты! – Писец указал на Лузи. – Имя?

– Ненавижу тебя.

– Это еще что за чушь? Твое имя, быстро!

Лузи плюнул писцу в лицо, перевернул столик, а помощника пнул в голову.

Египетские солдаты тут же набросились на пленника, повалили на землю. А прежде чем вздернуть на ноги, хорошо намяли ему кулаками бока.

– Ты слишком дерзок, – заметил Джехути. – Но мы тебя вышколим.

– И тебя ненавижу!

– Тому, кто ненавидит всех и вся, мой мальчик, суждено отравиться собственной желчью! На первых порах поработаешь с остальными строптивцами на болотах. Там ты наберешься терпения, если, конечно, не подохнешь. А пока будешь числиться опасным.

Сняв с жаровни железный прут с раскаленным клеймом на конце, Джехути приложил его к плечу бунтовщика, однако крика боли не услышал.

Навечно въевшаяся в кожу, эта позорная метка изображала поверженного врага – коленопреклоненного, со связанными за спиной руками.

Бак смотрел на все это с ужасом. Но что он-то может сделать? Будущее его прежнему господину было уготовано отнюдь не радужное.