Счастливая звезда полковника Кладо - Ростислав Феодосьевич Самбук

Мосье Кана? А кто его спрашивает?.. Что?.. Вы звоните в третий раз, и полковник Кепф недоволен? Передайте полковнику, что мосье Кан… да, и мосье Дюбуэль еще не вернулись… Конечно сообщу...

Она положила трубку и посмотрела на Крейцберга, вероятно, ожидая одобрения.

— Хорошо, Аста, — кивнул тот и приказал гестаповцам: — Обыскать все!

Лишь теперь Жервеза до конца поняла, что случилось. Она вытерла щеки и сказала с достоинством:

— Не понимаю, что здесь происходит, но прошу учесть — я ни в чем не виновата.

— Помолчи, птенчик, — лениво бросил Крейцберг. Приступ ярости у него уже прошел. Он указал на стул в углу: — Садись, с тобой разговор еще впереди…

Через час Крейцберг убедился в бесплодности поисков, однако спокойно дождался конца обыска. Приказав оставить в помещении фирмы засаду, он повез Жервезу в гестапо...

Вечером он приказал привести мадемуазель Пейрот в специальную комнату для допросов. Гестаповцы бросили девушку на длинный деревянный топчан, привязав к нему ее руки и ноги.

Крейцберг сел рядом, проговорив чуть ли не сочувственно:

— Ты красива, птенчик, и тебе противопоказаны плети, но ты их все-таки попробуешь, если не будешь говорить правду.

Жервеза сверкнула потемневшими глазами.

— Я не знаю, чего вы хотите…

— Где Кан?

— Я уже говорила: он сообщил мне, что едет в Гавр. Больше я ничего не знаю.

— А Дюбуэль?

— Он звонил вчера из Марселя и сказал, что уезжает.

— Что он спрашивал у тебя?

Жервеза наморщила лоб, припоминая.

— Говорил, что забыл записную книжку на подоконнике... Но ее там не было.

Крейцберг кивнул гестаповцам.

— Освежите ей память!

Один из молодчиков, сплюнув окурок, принялся за Жервезу. Плеть его свистнула и, казалось, лишь на какое-то мгновение коснулась тела, но гестаповец умело дернул ею, содрав клочок кожи и оставив на ней бледно-розовую полоску, постепенно краснеющую и наливающуюся кровью. Девушка даже не вскрикнула. У нее перехватило дыхание, и она лишь застонала, уткнувшись лицом в топчан.

— Смотреть мне в глаза! — приказал Крейцберг, однако Жервеза не подняла головы.

Крейцберг схватил ее за волосы и, дернув изо всех сил, дал пощечину. Лишь тогда Жервеза взглянула на него и укоризненно произнесла:

— Я же отвечаю на все ваши вопросы…

— Такой ты мне больше нравишься. Скажи, как стояли горшки на подоконнике все это время?

— С азалией и бегонией? Мосье Дюбуэль тоже спрашивал о них.

Крейцберг сделал знак, и снова свистнула плеть. Теперь Жервеза закричала и ударилась головой о топчан.

— Ну? — навис над ней гауптштурмфюрер. — Это ты переставила горшки?

— Я их даже не касалась.

— Что ж, я тебе верю. Если будешь говорить правду, мы отпустим тебя... Где можно найти Кана? Он в Париже или уехал?

— Я знаю лишь, что мосье Кан уехал в Гавр.

— Ты уже говорила об этом, и я советую тебе не врать.

— Я еще знаю парижский адрес мосье Кана. Дантон-Стрит…

— Мы его знаем не хуже тебя. Только мосье Кан почему-то не является по нему.

— Вероятно, он задержался в Гавре.

— Издеваешься? — нехорошо улыбнулся Крейцберг. — Сейчас ты перечислишь нам все адреса ваших конспиративных квартир. Иначе…

Жервеза заплакала.

— Чего вы хотите от меня?

Она вдруг подумала, что гестапо напало на след Пьера или каким-то образом узнало об их «встрече» и заподозрило всех работников «Поло». Поэтому она должна взять вину на себя. Она все равно не знает, где Пьер и не сможет выдать его. Последнюю весточку от него Жервеза получила три месяца назад. Кто-то позвонил и сказал, что Пьер передает ей привет и мечтает о встрече. Жервеза долго дышала в трубку, прежде чем смогла ответить.

«Где он?» — только и спросила она.

«С французами, — ответил неизвестный, — простите, я должен откланяться, мадмуазель».

«Подождите! — чуть не закричала Жервеза. — Передайте Пьеру, что я люблю его. Я хочу видеть его, возьмите меня с собой!»

Неизвестный тихо засмеялся и закончил разговор, а Жервеза сидела и смотрела на трубку, из которой доносились короткие гудки. У нее было такое ощущение, словно она увидела Пьера. Только «свидание» было слишком коротким…

Жервеза посмотрела Крейцбергу прямо в глаза. Что ж, у нее хватит воли, чтобы ничего не сказать, Пьер может быть спокоен.

Но почему ее спрашивают о Кане с Дюбуэлем? О двух коммерсантах, коллаборантах, бошевских прихвостнях? Правда, они хорошо относились к ней, люди они приятные. Но могут ли быть приятными те, кто сотрудничает с гитлеровцами?

Возможно, они просто спекулянты, обманывающие всех и вся, в том числе бошей, из-за чего гестапо и пристало к фирме «Поло». Однако, какое ей дело и до Кана, и до Дюбуэля, она просто должна молчать, потому что порядочные люди в гестапо молчат, по крайней мере, до тех пор, пока не выдержат. Но выдержит ли она?

Жервеза смотрела на Крейцберга и видела, как шевелятся его губы, но не слышала слов. Ее спину обожгло вновь, и она потеряла сознание…

Очнулась девушка от того, что на нее вылили ведро холодной воды. Гестаповцы успели отвязать ее, и она села на топчане, инстинктивно съежившись.

Крейцберг стоял рядом и, поблескивая глазами, нехорошо улыбался. Погрозив пальцев, он предупредил:

— Все, что было до этого, птенчик, — детские игрушки. Теперь же…

Он подал знак, и гестаповцы, схватив Жервезу, усадили ее на стул с высокой спинкой. Прижавшись к ней израненной спиной, девушка застонала от боли и закрыла глаза.

— Да-да, я не шучу!

Крейцберг придвинулся к ней, в руках у него блеснуло лезвие. Жервеза не успела заметить, откуда он взял нож: вытащил ли из кармана или, как фокусник, вынул из рукава. Нож был хорошо отточен, с узким тонким лезвием, которое, казалось, могло пройти сквозь человеческое тело, даже не повредив его.

Девушка удивилась парадоксальности такой мысли, и все же нож не очень испугал ее, словно это была игрушка в детских руках…

Крейцберг между тем продолжал:

— Сейчас я буду резать тебя! Совсем немного, чуть-чуть, чтобы тебе было очень больно!

Он подкинул нож на ладони и, ловко поймав его за рукоятку, кольнул Жервезу в горло. Однако то ли укол был не слишком силен, то ли Жервеза просто не поверила, что человек, хотя и жестокий, может кромсать подобное себе существо и любоваться, как течет кровь, но она не испугалась. Понимание пришло через секунду, когда Крейцберг надавил на лезвие