Черные ножи 4 - Игорь Александрович Шенгальц

негромко выматерился вслух, поминая Зотова недобрым словом. Если бы не он, трудился бы я, как все остальные. На авиационном заводе Брамо, или на кирпичном заводе неподалеку от лагеря, куда каждый день гоняли несколько сотен заключенных. Пусть бы уставал настолько, что едва переставлял бы ноги, но зато был бы как все честные люди. И не приходилось бы изображать фашистского прихвостня.

Даже сутки не прошли с того момента, как я стал капо, а я уже ненавидел себя, и ничего не мог с этим поделать.

И мне казалось, что это не только мои мысли, и что Дмитрий Буров, чье тело я захватил самым бесцеремонным способом, глубоко презирает меня в этот момент.

— Терпи, Димка, — прошептал я себе под нос, — это все для дела! Для нашей победы!..

Но кого я пытался убедить, его или себя самого, сказать было сложно.

Когда тела бедолаг оказались в печах, я отошел в сторону и снял шапку с головы. Отмучились, бойцы. Вечная вам память!..

В помещение заглянул Виндек и, увидев меня, замахал руками:

— Шведофф, ну где тебя черти носят? Живо за мной! Ты срочно нужен в лазарете!..

Глава 9

— В лазарете? — удивился я.

Виндек хмыкнул:

— Я же сказал, что использую тебя сегодня по-максимуму, а в лазарете требуется помощник на этот день. Топай скорее, доктор Риммель не отличается особым долготерпением. Кстати, там и пожрать дадут…

Несмотря на угнетенное психическое состояние после всего увиденного, есть хотелось, как никогда. Организм подавал сигналы, что силы мне еще понадобятся и что рано опускать руки. Даже в этом страшном месте можно бороться… и победить.

Год я тут не протяну, это точно. Я знал, что советские войска освободят Заксенхаузен лишь в конце апреля 1945 года, а это будет еще очень нескоро. Хотя, судя по тем данным, которые сообщил мне Бушманов, события ускорились и история пошла чуть иначе, чем я ее помнил. Второй фронт открыт на полгода раньше, немцы будут вынуждены перебросить свои дивизии, чтобы прикрыть дыры во Франции. Это значит, наши скорее начнут наступление и, возможно, доберутся до Заксенхаузена быстрее. Но, даже при самом удачном раскладе, вряд ли советские войска стоит ожидать раньше конца этого года. Поэтому, остается лишь один выход — побег!

Но сначала нужно выполнить задание Зотова и суметь передать микропленку. А потом уже думать о бегстве из ада. Пока же сжать зубы и терпеть, терпеть, терпеть во имя будущего и других людей.

Мог ли я попытаться рассказать правду тому же Маркову или хотя бы Георгию? Генералу — точно нет, он меня совсем не знал и, пусть и доверил важное дело, но сделал это исключительно по совету Зотова. А начни я говорить о будущем, о Победе, о том, что нас ждет, и меня приняли бы за одного из тех, кто не выдержал мучений и двинулся рассудком.

И даже Зотов, буквально вытащивший меня с того света в самый критический момент, не поверил бы. Слишком уж удивительной была моя история. Переместиться на сто лет назад, в чужое тело — звучит, словно бред сумасшедшего. Нет, такую правду лучше никому не рассказывать. Тем более что сейчас, когда история меняется, мои данные уже перестали быть точными. Даты сдвинулись, события изменились, и будущее может стать совсем иным, чем-то, которое я знаю и помню.

Генералу и остальным можно рассказать вторую часть правды — открыть имя Дмитрия Бурова и поведать о его подвигах и медалях. Точнее, о моих подвигах и медалях. Это, несомненно, поднимет мой авторитет в лагере, и в глазах Маркова я перестану быть случайным человеком, а окажусь тем, с кем можно посоветоваться по любому вопросу. Но, поразмыслив, я решил этого пока не делать. Останусь инкогнито, так проще. Да и не придется отвечать на вопросы, с какой целью я сменил имя и документы…

Миновав бордель, я оказался у лазарета, прямо за которым находились два вытянутых «лечебных» барака. Из лазарета как раз вышли два крепких санитара и пошли к баракам, а следом за ними выглянула высокая медсестра лет тридцати, со светлыми волосами, аккуратно убранными под медицинскую шапочку. В руках она держала тазик и тут же выплеснула его содержимое прямо на землю. Я невольно глянул и встал, как вкопанный: длинная, словно колбаса, кишка и очень много крови.

— Чего замер, капо? — холодный взгляд сестры милосердия никак не соответствовал ее должности. — Или по-немецки не говоришь?

— Говорю. Меня прислали в помощь господину доктору Риммелю, — я, наконец, выпал из временного ступора и ответил, как полагается.

— Хм, помощник? — выражение ее лица нисколько не смягчилось, я словно смотрел на каменную маску, а не на лицо живого человека. — И даже акцент почти не чувствуется. Хорошо, поступаешь в мое распоряжение. Для начала приберись тут… и внутри тоже. Рабочий инструмент найдешь в кладовке сбоку от входа, а бак для отходов за домом. Впрочем, кое-что можешь отдать собакам, они такое любят. Как закончишь, доложишь. Меня зовут сестра Мария.

Отдав приказ, она резко развернулась и скрылась в лазарете, сделав это как раз вовремя, потому что ярость вновь наполнила меня и я сжал кулаки с такой силой, что до крови расцарапал ладони. Собачкам, значит, говоришь «отходы»? Сука фашисткая!

С трудом успокоившись, я в который раз пообещал себе стараться не выходить из роли, понимая, что это дается мне все сложнее и сложнее. Буквально все вокруг кричало о том, что все здесь требуется жечь, уничтожить, раздавить в пыль танками, чтобы ни следа не осталось, ни воспоминания…

Впрочем, нет, я не прав. Как раз помнить о том, что происходит в Заксенхаузене и других лагерях нужно. Это как прививка от бешенства, если ее не получить, можно заболеть и умереть. И восемьдесят лет прививка действовала, а потом… потом ГДР и ФРГ вновь объединились в одну страну, и обязательные экскурсии для школьников в бывшие лагеря, ставшими музеями смерти и человеческих страданий, отменили. Страшные экспонаты стыдливо прикрыли пластиком, заточили в стекло, устроив там чуть не Дисней-Лэнд, разве что хот-доги на улице не продавали. И то, что должно было напоминать о самых страшных моментах истории, превратилось в скучную, не обязательную экскурсию. Исчезло чувство безысходности и ужаса, и прививка перестала действовать. И тут же бешенство вернулось вновь. А значит, придется снова и снова выжигать его каленым железом, не позволяя заразе победить.

Между тем, я