Причудливые зелья. Искусство европейских наслаждений в XVIII веке - Пьеро Кампорези

же разбавляю ее божественным напитком Гомера, который здесь (при дворе Фридриха Великого) пользуется гораздо большей популярностью, как вы знаете, чем Пиндар[423] <…> Первый бокал за меня, – говорил кавалер Темпль, – второй – за друзей, третий – за веселье, четвертый – за врагов… Но когда я пью четвертый или пятый бокал за своих врагов, я делаю им честь, наполняя его токайским вином. О, какое вино, мой дорогой и уважаемый Франческо! (Франческо Мария Дзанотти, которому Альгаротти адресовал это письмо из Потсдама в 1750 году). О тех, кто восхваляет его, нельзя уже сказать, что они пьют его по привычке к местным винам. И если бы наш Реди попробовал его, особенно урожая 1715 или 1726 года, то он бы изменил свою точку зрения и, я уверен, никогда не говорил бы, что Монтепульчано – король всех вин»[424].

Изысканные вина из Германии, Австрии, Тироля, мальвазия с Канарских островов, мускат с Мадейры, белые вина из Ливана, Кипра и Измира, красные вина с Самоса, красные и белые вина Скопелоса (остров в Понте Эвксинском[425]), венгерские белые вина (San Giorgio, Sciumelao, Razestoff) и красные (Erlau, Vaxen) – есть, разумеется, и французские, испанские, португальские. Может показаться неожиданным, что на итальянские обеденные столы попадали также белые и красные вина с мыса Доброй Надежды. Вина африканские сражались с дунайскими за первенство, вызывая скептицизм и негодование литераторов старой Италии, древней, мифической Энотрии[426]. Джироламо Баруффальди[427], находясь в отдаленной и славной Ферраре, заставлял своего героя Вакха в «Вакхе в Джовекке» (Bacco in Giovecca) порицать «вздутое и варварское токайское вино, / которое лишь красит губы и не утоляет жажды»[428].

Будучи в Бассано, граф Роберти с ноткой горечи (что было очень в его стиле старого аристократа) вспоминал о прежнем первенстве винодельческой страны.

«Частым явлением на обедах, если они носят несколько торжественный характер, становится желание гостей попробовать вино, которое проделало путь по морю либо через Альпы. Вино с мыса Доброй Надежды и токайское вино, считающиеся лучшими в мире, хорошо известны и нам. Нельзя сказать, что итальянские погреба престижны, и все же это та Италия, которая благодаря своим урожаям подарила нам vino opimiano[429], не говоря уже о многих других»[430].

Венгерские, южноафриканские и все остальные вина, которые доставляли «по морю либо через Альпы», редкостные и необычные бутылки, прибывшие из далеких краев, за счет своей экзотичности повышали престиж космополитических трапез. Среди напитков итальянская традиция, как и в выборе продуктов питания, теряла свои позиции. Заморские вина, «матовые бутылки», вошедшие в позолоченный мир La moda Роберти, вытеснили с элегантного стола продукцию итальянских виноделов. Граф-аббат из Бассано, чрезвычайно чувствительный к колебаниям и новым тенденциям вкуса, осознавая предпочтения и происходящие изменения, также оценивал сопротивление, которое провинция и национальная традиция оказывали на, казалось бы, неудержимое наступление пищевых обычаев и снобистских манер, заимствованных отовсюду, часто совершенно беспорядочно.

«Вино Ломбардии – это здоровое и полное вино для трапезы, – писал он в 1780 году из уголка провинции Венето, в день святого Мартина, Джан Лодовико Бьянкони[431], – наш местный напиток также здоров, но он более пряный для празднества и более дымный для веселья <…> Почти каждая дворянская семья хранит у себя дома запас бутылок для угощения друзей. Самые ценные вина становятся достоянием семейных погребов, как дорогая мебель, которую завещают вместе с его Consule Mario, подвешенным на пергаменте на шее. Я опустошил последнюю фляжку, что досталась в наследство одной благородной даме от ее предка, увлекавшегося Боттичелли; конечно, по возрасту это вино было не моложе хозяйки, которая уже разменяла девятый десяток, но оно прекрасно сохранилось и было очень сладким. Приторность – порок, я бы даже сказал, большой грех наших вин, и все же мне нравится снисходительная серьезность Монтепульчано, а также строгость Кьянти. Граф Франческо Альгаротти написал его превосходительству господину прокуратору Зену[432], чтобы поспособствовать взаимной торговле венецианскими винами с Востоком. Некоторые, когда им это предлагалось, поспешно утверждали, что плоды нашей лозы не выдерживают долгих морских путешествий. Могу привести как минимум два противоположных примера, когда две бочки, отправленные в Пéру[433], были выпиты с одобрением. Это было бы особенно прискорбно для наших вин, когда другим путешествия обычно благоприятствуют, укрепляют и улучшают их. Если в Петербурге пьют Карминьяно и Артемино, почему же не пить наше Грассаро или далла Гатта (как его здесь называют) в Константинополе? Характер наших вин не сильно отличается от греческих. Помню, как-то я угощал 13 человек вином из урожая, собранного на вилле Ангарано в Болонье, откуда я сейчас пишу, и все оценили его как заграничное. 14-й гость, который гордился своим знанием вкусов и ароматов, попробовав напиток несколько раз маленькими и медленными глотками, заявил, что не может определить, идет ли речь о виноградниках Самоса, Тенедоса или Кипра, но что перед ним, без сомнения, греческое вино. Тогда я решил, что пора раскрыть тайну, и сказал, что это вино сделано в моем доме»[434].

Раньше, как и теперь, всегда находился кто-то, кто выступал в роли истинного знатока. Раньше, как и теперь, актуальной была проблема экспорта и выхода на удаленные рынки. После падения пуританского, ненавидимого Кромвеля, перед великим герцогством Тосканы появилась возможность открыть новый рынок для своих вин в Англии Карла II. И как раз в этот момент граф Магалотти, большой знаток Британских островов, незамедлительно подготовил для своего господина «Размышления о мореплавании наших вин в Англию» (Riflessioni sulla navigazione dei nostri vini per l’Inghilterra). Фляги и бочки Тосканы, которая «имела большой опыт в производстве хорошего вина»[435], в чьих погребах, трактирах, в питейных для простолюдинов родилось разнообразие и богатство ее вина:

Принеси мне, Менгино, бочонок

Из Фараоне, а с ним – Лампореккьо,

А заодно хмельного Кассеро,

Кто его отхлебнет, тот от счастья немедля оглохнет.

Кьянти ты не бери – только глотку дерет,

А вина из Палаи неси хоть ведро,

Виначчано и Гропполи тоже,

Флягу Нисе держи под рукой —

Расчудесная вещь! Но хочу я глотнуть

Роккабруна вина иль Аччайо,

Если найдешь ты их в погребе, друг

Мой трактирщик, позволь мне глоток!»[436]

Несмотря на все экзотические новинки, поступавшие с Востока и из Нового Света, традиционные фрукты по-прежнему занимали видное место даже на самых богатых и изысканных столах. Так, продолжала господствовать груша, «единственный фрукт, который дольше всего оставался главным украшением