Рекло. Роман об именах - Владислав Дронов

– Скучно? Но я не шучу, можешь спросить Лёника. Я действительно видел дом, он даже мне вот оттяпал чуть-чуть палец, – я принялся демонстрировать свои ранения.

– Знаю. Да и в существовании всего этого не сомневаюсь. Ты это в дневнике описываешь?

– Ещё бы!

– Как думаешь, какой жанр у всего, что ты пишешь? Фантастический роман с элементами приключений?

– Довольно точное описание. Приходилось что-то такое читать?

– Очень много. И как? Просто пишешь про события? Перемещения деревни, перемещения дома, перемещения леса, перемещения меня. Можешь назвать свою книгу «Занимательная кинематика». Ты только не обижайся, – довольно мягко сказала Она.

– Я же его для себя пишу. Какая разница вообще? – с досадой ответил я.

– Может, ты разницы не видишь, а она есть. Даже если ты пишешь всё это для себя, неужели будущему тебе будет так важно детально сохранить все события, пожертвовав при этом воспоминаниями о том, как ты ко всему относился? Вот, например, ты был в куче мест, а сколько раз ты описал их? Сколько раз описал, какие эмоции у тебя они вызывают?

– У меня описан дом Богдана Алексеевича, слегка описан дом Лёника, почта и лес. По поводу ощущений мало, что могу сказать, потому что и сам не знаю, что ощущаю даже сейчас.

– Патологическая отстранённость?

– Тут скорее подходит другое слово. Выцепил его как-то в университете и постоянно теперь примеряю на себя, но не задумывался об этом в городе. Приобретенная дереализация. Скорее даже не приобретенная, а навязанная что ли.

– Это как?

– Рос я в спальном районе, воспитывала меня скорее мама, бабушка, дедушка и телевизор, нежели улица или что-то в этом роде. Улица воспитывает в человеке чувство собственной индивидуальности, а мультики и смешные сериалы скорее растворяли меня в окружении. Я это начал вот осознавать ещё давно. Казалось, что вот-вот и буду просвечивать ковёр, висящий на стене. Вот в тринадцать лет я заболел одним прекрасным утром и решил податься в общий культурный протест против желания части моего мозга раствориться в социуме. В тринадцать лет вообще мало, что знаешь и понимаешь, поэтому я принялся слушать музыку, которую не слушали в моей школе и смотреть фильмы, которые никто не смотрел в моей школе, а там уже дело дошло и до книг.

– Помогло? – в её голосе не осталось и доли иронии. Похоже, что моя искренность отбила все желания поучать.

– Как сказать. Скорее помогло ощутить себя продуктом какого-то времени и общества.

– Так, может, поэтому ты здесь? Может, это твоя последняя остановка на пути к отчуждению с пространством и временем. Ты же этого хочешь? Удивишься, но в твоих словах прослеживается древнейшее желания человека быть бессмертным. Ты прости, что так нудю и что вообще всю эту шарманку завела, но просто мало кому можно такое сказать здесь, да и мало кто послушает. У всех свои умные мысли в голове. Так что не отнимай удовольствия. Так вот, всё в чём ты варился и растворялся до этих пор – это пляска смерти. Твоя дереализация – это всего лишь очень грамотный защитный механизм. Намного проще прийти и уйти из этого мира без осознания своих желаний, мыслей или стремлений. Вижу, что ты человек не религиозный, хотя зря, но есть другой вариант избавиться от этой твоей проблемки.

– И какой же? – с немалой долей скепсиса в голосе спросил я.

– Чувствуй. Описывай в дневнике то, что ощущаешь. После описания нашего разговора обязательно опиши, как сейчас выгляжу я, как выглядит Лёник и как выглядишь ты. Не забудь ещё всё внутри дома описать. А потом напиши то, что чувствуешь. И только после этого можно приступить к самому главному. Напиши о том, что любишь. Признайся в любви в любой форме. Любишь природу? Напиши оду дубу или тополю. Им будет приятно, а ты потихоньку начнёшь материализовываться и оставлять следы существования в этом мире.

– Хм. Спасибо за совет и за разговор. Если честно, не выговаривался об этом никому.

– Ты приходи ещё. Расскажешь побольше.

Диалог закончился на довольно положительной ноте, и мы вернулись в зал. Раз уж на то пошло, пожалуй, воспользуюсь советом Оны и опишу всё. Может, действительно хоть как-то буду себя осознавать.

Начну с помещения. В целом, пока ни в одном доме в деревни не ощутил себя в эпицентре роскоши. Всё у всех предельно минималистичненько, хоть и всегда чувствуется «дух» жильца. В этом доме царил хаос. Творческий человек живёт всё-таки. Выражалось это не только в картинах, развешанных тут и там, но и в общем беспорядке. Кстати, пять картин точно были одинаковые, как под копирку, с минимальными различиями. Нет, дома был не свинарник в классических традициях анархо-деструктивного-алко образца, а просто везде бросалась в глаза небрежность. Футболка, лежащая на диване, компьютер на полу, половина картин висели криво, но это даже задавало какой-то сюрреалистичный тон и всё прочее. Комнат, кстати, всего четыре, считая кухню и туалет. Интересно, в её ванной тоже висят картины и странно стоят вещи? Кто знает, может у неё и стиральная машинка стоит вверх тормашками, я бы не удивился. Моё отношение ко всему этому? Выглядит свежо. Выглядит как место, за которое человеку никогда не будет стыдно. Выглядит как место, в которое человек вложил что-то своё. Выглядит как место, наполненное тысячью значимых мелочей. Я думаю, что мне это очень близко. Моя комната в Москве – это тоже гнездо, наполненное тысячью мелочей, многие перекликаются, но я бы сказал, что всё в целом противопоставляется моему укладу и быту. Всё в её доме хаотично, но это лишь маска беспорядочности, скрывающая тонкий расчёт. У меня же действительно иногда свинарник в комнате. Если книжка лежит на полу, значит она туда попала случайно, а не в каких-то художественных целях.

Он. Тринадцатилетний курчавый мальчуган, не выглядит противно и агрессивно, как большинство молодых ребят. Его глаза сочатся далёкой, непонятной никому печалью и тоской. Даже когда всё остальное лицо показывает радость, его глаза выдают его с потрохами. Он ждёт и надеется. Как я к нему отношусь? Понимающе. Мне хочется быть его старшим товарищем. Человеком, который поселит в его глазах другое чувство.

Она. Молодая девушка неопределённого возраста с длинными до лопаток тёмными волосами. Её взгляд чаще всего пронизан интересом, желанием помочь и надеждой непонятно на что. Но иногда я вижу в её глазах проскакивающую временами усталость. С её пухлых губ срывается немного хриплый, высокий и приятный женский голос. Я её уже описывал, но не описывал, что ощущаю. Ощущаю то, чего, как я считал, нужно вызывать в людях и добиваться от них. Один мой университетский друг увлекся на целый семестр французским языком