Царская пленница - Сергей Шхиян

Генрих Васильевич обдумал мои слова и обиделся.

— Вы, молодой человек, не тот, за кого себя выдаете! — сказал он, отирая бледный лоб. — Вы действительно только сегодня приехали в Санкт-Петербург?

— А за кого я себя выдаю? — поинтересовался я, не отвечая на его вопрос.

— Давайте не будем пикироваться, — подумав, сказал новый знакомый, — у вас есть нужда в судебной помощи?

— Нет, я пришел просто поужинать.

— Тогда я, кажется, попал не по адресу, мне показалось, что вам нужен наставник.

— Наставник нужен каждому человеку, и коли вы свободны, то я приглашаю вас отужинать со мной, — миролюбиво сказал я, решив не гнать этого колоритного афериста.

— Сочту за удовольствие, — совсем другим тоном сказал Остерман. — Позвольте узнать, с кем имею честь.

Я собрался было опять назваться Рогожиным, но в последний момент передумал и сыграл на восточный мотив:

— Князь Абашидзе. — Надеюсь бывший президент Аджарии простит мне такое самозванство.

— Так вы князь! — уважительно сказал Генрих Васильевич.

— Наш род существует с седьмого века. А вы, вероятно, граф? — поинтересовался я совершенно серьезным тоном.

— Почему граф? — удивился новый знакомый.

— Разве Остерманы не графский род?

— Вы в этом смысле? Возможно, мы с графами Остерманами и в родстве. Правда, я об этом ничего не знаю.

То, что мой гость не примазался к титулованным однофамильцам, говорило в его пользу. Мужик оказался без снобистских понтов.

— Что будем пить? — спросил я его.

— Я больше русскую водку предпочитаю, — усмехнувшись, ответил он. — Квасной, знаете ли, патриотизм.

— Давайте водку. Вы как завсегдатай знаете здешнюю кухню?

— Да я вижу, князь, вы и вправду не просты. Паричок на Большой Морской покупали?

— Там, — засмеялся я, — не стоило?

— Первый признак провинциала: дорого и в глаза бросается. А с едой нам Селиван поможет, — обернулся он к ждущему приказаний половому. — Принеси-ка нам, братец Селиван, самого, что ни на есть лучшего, но не дорогого. Ты сам разберешься.

— Слушаюсь, ваша милость, — поклонился половой, — можете не сумлеваться, предоставлю в лучшем виде!

— Итак, чем, князь, вас привлекла наша столица?

— Кое-какие личные дела, — небрежно ответил я, не рискуя с первых минут знакомства заводить разговор о фальшивых документах. — Дела о наследстве.

— О, здесь я вам смогу пригодиться, я в таких вопросах собаку съел.

— Большая была собака?

— Вы все шутите, князь! А вот и наш Селиван возвращается. Чем ты нас, братец, побалуешь?

— Извольте-с, гласированная семга, во рту тает! Уточка с солеными сливами, да икорка — только сегодня с Астрахани, рыбец, фаршированный сельдереем, а на десерт «девичий крем».

Я после беготни и треволнений последних дней, когда некогда было нормально пообедать, готов был съесть что угодно, не то что семгу и нежнейшую утку. Однако Остерман, уписывая, впрочем, ужин за обе щеки, еще успевал кочевряжиться:

— Недурственно, однако утку у Демута готовят много вкуснее, а гласированная семга у Юрге не в пример здешней!

— Это кто такие? — задал я наивный для жителя столицы вопрос.

— Наипервейшие ресторации. Здешний трактир тьфу, по сравнению с ними. Ежели буду при деньгах — приглашу.

— Здесь что, в основном стряпчие собираются? — спросил я, когда от еды остались одни объедки.

— Стряпчие, ходатаи по делам, полиция. Кухня здесь неплохая, цены божеские, а музыка — пальчики оближешь!

Музыки, впрочем, еще не было, а пьяных — предостаточно.

— Так что у вас с наследством? — спросил порозовевший от выпитой водки ходатай по делам.

— Это долгий разговор, — ушел я от прямого ответа. — Как-нибудь в другой раз поговорим. Вы здесь каждый вечер?

— И каждый день тоже. Все-таки, князь, что-то в вас есть необычное. Чувствую, а понять не могу. С виду совсем вьюнош, а повадки взрослого человека. Вы мне нравитесь, и если у вас есть какая нужда, то давайте без церемоний!

— Приятелю нужно паспорт сделать, — кратко сказал я. — За ценой не постоит.

Генрих Васильевич внимательно посмотрел мне в глаза, пожевал губами.

— Такой вопрос сразу не решишь. Нынче в империи большие строгости. Везде видят французских шпионов.

— Ну, на нет и суда нет…

— Есть у меня, правда, один человечек… Паспорт-то фальшивый нужен или какой?

— Настоящий, фальшивый за пять рублей любой писарь напишет.

— А почему ваш приятель по своему не живет?

— Под судом был за растрату. А нынче жениться собрался на богатой вдове, вот и нужно чистое прошлое — иначе свадьбе не бывать.

— И много украл? — насторожился Остерман.

— Если бы много, то под суд бы не попал. Если хочешь воровать, есть одна дорога: либо вовсе не кради, либо очень много. В карты проигрался и взял из казенных заплатить долг чести, да вовремя вернуть не успел.

— Человек надежный?

— Как за себя ручаюсь.

— Тогда верю, — пьяно усмехнулся новый приятель, — Есть в тебе, князь, что-то такое…

Больше на эту тему мы поговорить не успели. На сцену вышел оркестр, и Остерман весь обратился в слух. С благоговением приставив ладонь к уху, слушал, как оркестранты настраивают инструменты.

Когда я хотел что-то сказать, он остановил меня предостерегающим жестом:

— Тихо, сейчас начинают!

У меня музыка такого благоговейного отношения не вызывала, к тому же оркестр был так себе — играл всего три довольно простые вещи. Однако я подыграл новому знакомцу и сделал, как и он, благоговейное лицо. Потом мы, как и все гости, долго аплодировали музыкантам.

— Надо же, как за душу берет! — произнес Генрих Васильевич, вытирая повлажневшие глаза. — Только из-за одной музыки можно сюда ходить. А с паспортом, я думаю, дело сладится, — неожиданно вернулся он к нашим делам. Приходи, князь, сюда послезавтра, я сведу тебя с нужным человечком.

На том мы и кончили нашу общую трапезу. Остерман отправился в свою квартиру на Гороховой, я в свой клоповник на Мойке.