Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Часть 4 - Александр Дюма

– Именно поэтому, – скромно улыбнулся Планше, – я и отдыхаю немного при виде мертвых.

– Экий молодчина этот Планше, – воскликнул д’Артаньян, – он положительно рожден поэтом и лавочником!

– Сударь, – сказал Планше, – я из тех людей, которые созданы, чтобы радоваться всему, что они встречают на своем земном пути.

Д’Артаньян уселся на подоконник и стал размышлять по поводу философии Планше.

– Да, никак, нам сейчас покажут комедию! – закричал Портос. – Я как будто бы слышу пение.

– Да, да, поют, – подтвердил д’Артаньян.

– Это похороны по последнему разряду, – пренебрежительно взглянул Планше. – На кладбище только священник, причетник и один певчий. Вы видите, господа, что покойник или покойница были не принцы.

– И никто не провожает покойника.

– Нет, вон идет кто-то, – показал Портос.

– Верно, какой-то человек в плаще, – подтвердил д’Артаньян.

– Не стоит смотреть, – сказал Планше.

– А мне интересно, – с живостью перебил его д’Артаньян, облокачиваясь на подоконник.

– Ага, вы входите во вкус, – весело проговорил Планше. – Вот и со мной так было: в первые дни мне было грустно креститься с утра до вечера, а заунывное пение вонзалось мне в мозг, как гвоздь. Теперь это пение баюкает меня, и я нигде не видел таких красивых птичек, как на кладбище.

– Ну, а мне не весело, – заявил Портос, – я лучше спущусь.

Планше одним прыжком оказался подле Портоса и, предложив ему руку, пригласил в сад.

– Как, вы остаетесь здесь? – обратился Портос к д’Артаньяну.

– Да, мой друг; я скоро приду к вам.

– О, господин д’Артаньян не останется в убытке! – заметил Планше. – Уже хоронят?

– Нет еще.

– Ах да, могильщик ждет, чтобы гроб обвязали веревками… Глядите-ка, на другом конце кладбища показалась женщина.

– Да, да, Планше! – живо проговорил д’Артаньян. – А теперь оставь меня, оставь! Я начинаю погружаться в душеспасительные размышления, не мешай мне.

Планше ушел, а д’Артаньян из-за полуоткрытой ставни стал с любопытством наблюдать за похоронами.

Двое могильщиков сняли гроб с носилок и опустили ношу в яму.

Человек в плаще, единственный зритель этой мрачной сцены, стоял в нескольких шагах, прислонившись спиной к высокому кипарису и тщательно закрыв лицо от могильщиков и духовенства. Похороны были совершены в какие-нибудь пять минут. Могилу засыпали, церковный причт двинулся в обратный путь. Могильщик сказал священнику несколько слов и тоже ушел. Человек в плаще поклонился проходящим и положил в руку могильщика монету.

– Что за чудеса! – пробормотал д’Артаньян. – Ведь это Арамис!

Арамис (это был действительно он) остался один. Однако ненадолго, потому что едва он отвернулся, как близ него на дороге послышались шаги и шелест женского платья. Он тотчас же с церемонной вежливостью снял шляпу и проводил даму под тень каштанов и лип, посаженных у чьей-то роскошной гробницы.

– О, да, никак, епископ ваннский назначил свидание! – промолвил д’Артаньян. – Он все тот же аббат Арамис, который бегал за женщинами в Нуази-ле-Сек. Да, – прибавил мушкетер, – странное, однако, свидание на кладбище.

И он расхохотался.

Разговор продолжался больше получаса. Д’Артаньян не мог разглядеть лица дамы, потому что она стояла к нему спиной. Но по неподвижности собеседников, по размеренности их жестов, по их сдержанности он понял, что они говорили не о любви. По окончании разговора дама низко поклонилась Арамису.

– Э, да у них кончается, как настоящее любовное свидание… сначала кавалер преклоняет колено; потом смиряется дама и о чем-то молит его… Кто же эта дама? Я пожертвовал бы ногтем, чтобы увидеть ее.

Но увидеть ее было невозможно. Арамис пошел вперед; женщина опустила вуаль и пошла вслед за ним. Д’Артаньян не мог больше выдержать: он подбежал к окну, выходившему на Лионскую улицу. Арамис вошел в гостиницу.

Дама направилась в противоположную сторону, должно быть, к карете, запряженной парой, которая виднелась у опушки леса. Она шла медленно, опустив голову, в глубокой задумчивости.

– Мне во что бы то ни стало нужно узнать, кто эта женщина, – сказал мушкетер.

И без дальнейших колебаний он направился вслед за ней. По дороге он обдумывал, каким способом заставить ее поднять вуаль.

– Она не молода, – рассуждал д’Артаньян. – Это великосветская дама. Знакомая, ей-богу, знакомая походка.

Звон его шпор и шаги гулко раздавались на пустынной улице. Вдруг ему улыбнулась удача, на которую он не рассчитывал. Шум шагов встревожил даму. Она вообразила, что за ней кто-то гонится или следит – это, впрочем, было верно, – и оглянулась.

Д’Артаньян подскочил, словно ему в икры попал заряд дроби, и, круто повернувшись, прошептал:

– Госпожа де Шеврез.

Д’Артаньян во что бы то ни стало решился разузнать все. Он попросил папашу Селестена осведомиться у могильщика, кого хоронили сегодня утром.

– Бедного францисканского монаха, – последовал ответ, – у которого не было даже собаки, любившей его на земле и проводившей до последнего жилища.

«Если бы это было так, – подумал д’Артаньян, – Арамис не присутствовал бы на его похоронах. Его преосвященство епископ ваннский не отличается собачьей преданностью; а насчет собачьего чутья – другое дело».