Миссия России. В поисках русской идеи - Борис Вячеславович Корчевников

Ознакомительный фрагментСтояли изваяния во дворе. Святитель тотчас же отправился на зов царя, но увидел статуи – и, развернувшись, пошел домой. Царь вторично отправил гонца к святителю, приказывая явиться, но получил такой ответ: «Пока государь не прикажет снять идолов, соблазняющих весь народ, я не могу войти в его дворец». Петр разгневался и велел передать, что за такое ослушание может его казнить. «В жизни моей государь властен; но неприлично христианскому государю ставить языческих идолов и тем соблазнять простые сердца», – ответил Митрофан, встал на молитву и велел звонить в колокола.

Когда Петр спросил приближенных о причине колокольного звона, ему сказали так: «Святитель Митрофан готовится принять смертный приговор».

Статуи были убраны, и царь принял у себя во дворце архиерея. До самой своей кончины Митрофан был любим Петром. Хотя никогда не боялся критиковать его решения, особенно – насильственное введение западных обычаев.

Святой Митрофан – это тот голос, который Петр как раз хотел заглушить. Голос все еще свободной Церкви, который так необходим и спасителен для любого человека и для власти. Но святитель скончался в пору, когда Петр уже начинал свое вторжение в церковную жизнь и перекраивал ее устройство. Смерть святого Митрофана в ноябре 1703 года была каким-то грустным символом умирания в том числе и прежней церковной свободы.

Да, царь, узнав о кончине владыки, срочно приехал в Воронеж и лично нес гроб в день погребения 4 декабря, но кажется, что в этой процессии Петр прощался и с чем-то в самом себе – что-то и в нем теперь умерло. Потому еще после похорон перед ближайшим своим окружением царь как-то пронзительно проговорил: «Не осталось у меня такого святого старца».

Святой Александр Невский – покровитель новой столицы

Царь лично нес мощи князя по улице строящегося города.

Сам заложенный в 1703 году Санкт-Петербург был вообще-то назван в честь другого святого – апостола Петра. К той поре на Руси к нему относились спокойно, без чувства особенного родства, а иногда даже прохладно, зная, что он покровитель Ватикана, – у нас, мол, и своих святых достаточно.

Тем поразительнее, что царь освящает будущий город перенесением сюда мощей одного из самых «антизападных» наших святых! Александр Невский за 500 лет до Петра распознал в Западе угрозу, которая может заставить нашу страну потерять собственное лицо. Петр, по слову Пушкина, поднимая «Россию на дыбы» и разворачивая ее на Запад, как раз и начал переписывать лик России, вольно или невольно.

В 1712 году в Санкт-Петербурге началось строительство Александро-Невской лавры. Память о перенесении мощей Невского в Петербург – единственный новый, появившийся при Петре, церковный праздник. Канонизации святых при этом царе останавливаются.

Яркий знак новой эпохи: метаморфоза в иконописном образе самого князя Александра. Перед смертью он принял постриг с именем Алексей, и именно в монашеском облачении его и заведено было писать на иконах. Но такой образ князя, видимо, не вязался с новой идеологией (к тому же Петр, полагают, не принимал монашества – не видел в нем смысла). Ему нужен был другой образ Невского – непобедимого князя-государственника.

15 июня 1724 года царь издал указ, которым запрещал писать Невского в мантии и велел изображать его исключительно в латах князя. И в этом – красноречивый символ разворота в управлении страной, в понимании самого Петра и согласно особенностям его религиозности. Похоже, богом царя Петра была его страна.

Богу – и богово и кесарево

В 1712 году Петр гостил в немецком Виттенберге, на родине отца протестантизма Лютера – им молодой русский царь искренне восхищался. Побывав у гробницы Лютера в соборе, на дверях которого были вывешены когда-то первые протестантские тезисы, Петр пошел в монастырский двор, где Лютером была публично сожжена папская булла. Стоя там, он сказал:

«…он на папу и на все его воинство наступил для величайшей пользы своего государства и многих князей, которые были поумнее прочих».

В этих словах – декларация мировоззрения царя: ведь и Петр всю свою жизнь мыслит «для пользы государства».

Влюбленность Петра в европейскую цивилизацию, похоже, все-таки была прагматичной: он хотел использовать Запад для пользы родины, которую любил больше и сильнее и в жертву которой готов был принести все. При Петре, наверное, впервые в нашей истории идея служения Отечеству становится важнее идеи служения Богу. Это прежде было «кесарю – кесарево, Богу – богово», теперь остался лишь один вид послушания: царю!

Прежние идеалы русского самодержавия, при котором народ и царь взаимно служат друг другу, и вместе – Богу, растаяли. Режим Петра – это подлинная диктатура. Он выстраивает, как сказали бы сегодня, полицейское государство, и власть монарха понимает уже в духе западного абсолютизма – как ничем не ограниченную. Больше власти, чем у Петра, не было ни у какого русского правителя – даже у Сталина.

Впрочем, в почти религиозной вере в государство, в понимании примата государства надо всем Петр и Сталин видятся схожими. Сталин говорил, что люди – это «винтики в государственной машине, обеспечивающие ее работу». Они играют лишь вспомогательную роль, а главное – сама машина. Петр, вероятно, считал так же. И больше того – возможно, и себя он считал винтиком в этой машине. Однажды он пошел проверять казармы, а караульный не пропустил его, потребовав пароль. «Какой пароль? – удивился Петр. – Я же царь!» – «Знаю, что ты царь, но ты же сам приказал спрашивать у всех пароль». Петр похвалил солдата и дал ему рубль.

Петр подчиняет всех и все государственным интересам. При правильном рассуждении это могло бы вылиться в большую и долгосрочную пользу для страны, но под каток петровской системы управления попадает и Церковь – в этом состоит одна из самых непростительных петровских ошибок, выстрел в будущее, который настигнет страну через два столетия.

Духовная революция Петра

Пресловутое пушкинское «окно в Европу» стало главным штампом о Петровской эпохе, только все больше историков спрашивают, надо ли было «рубить окно» туда, куда и так все двери были нараспашку?

Еще в Киевской Руси княжны выходили замуж за европейских королей, Новгород прочно входил в союз торговых европейских государств наряду с Лондоном и Бременом. Иван III женился на приехавшей из Рима Софье Палеолог, при нем же итальянцы построили для нас Московский Кремль. Многие из них так и осели под Москвой, оставив на карете названия Фрязино, Фрязево, Фряново. Через сибирскую Мангазею шла оживленная торговля пушниной и лесом с Западом. Дипотношения с Англией у нас были еще с Ивана Грозного, а Немецкая слобода появилась еще при Алексее Михайловиче – в ней, кстати, родился