Зверские сказки - Анна Альфредовна Старобинец

— Нет, не договорились, — сказал я жёстко и достал свой гарпун. — Ты не просто меня подержишь. Мы её не отпустим. Мы загарпуним её, как раньше.

— Я больше этим не занимаюсь, — скривился Капля. Мне показалось, что он собирается плакать.

— Если мы дадим ей уйти, она вернётся на Дикий Пляж. Она сожрёт там всех котиков и коньков. Ты этого хочешь? Чтобы всё повторилось?

Он отрицательно помотал слизистой головой. Я метнул гарпун — как всегда, аккуратно и метко, прямо в центр её хвоста.

— Все ошибаются, Капля. — Я похлопал его по слизистой, сутулой спине. — Все ошибаются. Нужно уметь исправить ошибку.

В тот же день доставили убийцу, акулу по имени Кара, в Придонный Риф Правосудия. Мы отдали её палачу по имени Меч. Я вернулся домой, к семье, в любимый Ледяной Лес. Судьба была ко мне благосклонна, и я стоял бок о бок с любимой женой, когда наш первенец, наш сын Пингва, вылупился из яйца.

Но иногда, бессонными холодными ночами, я вспоминаю акулу Кару. Я раз за разом прокручиваю в голове рассказанную ею историю о погибшей от шишей младшей сестре и силюсь понять, сказала ли она правду. Действительно ли она мстила за любимого зверя? Вне всякого сомнения, это бы её не оправдывало. Но это бы доказывало, что серийный убийца способен любить и страдать. Мне, как профессионалу, хотелось бы понимать акульи чувства и логику. Когда ты акулист, ты должен знать своего врага, как себя самого.

Сказка Дальних Сопок

Дальние Сопки располагаются на северо-востоке, там, где тайга встречается с лесотундрой. Земля здесь вечно промёрзлая, поэтому растительность скудная: в основном лишайники, кустарники, мхи. Летом на болотах растёт морошка — янтарная ягода, исцеляющая от многих болезней. В Дальних Сопках живут олени, песцы, горностаи, волки, лемминги и белые совы. Это суровый, но красивый край для сильных духом, закалённых зверей, привыкших к снегу и холодам. Здесь не принято громко выражать свои эмоции, обниматься, тереться носами и тратить время на ерунду. Дважды в год земля дальних сопок, подобно песцу, меняет свой цвет. Снежный период здесь называется «временем белой шкуры». В середине весны он сменяется «временем бурой шкуры». Обитатели Дальних Сопок верят, что земля, на которой они живут, — божественный зверь по имени Ундра. Песцы, чей мех линяет вместе с мехом земли, утверждают, что божественный зверь — огромная самка песца, а себя называют «недопёсками Ундры». К остальным зверям, особенно к пухленьким, хомякоподобным леммингам, песцы относятся с нескрываемым высокомерием.

Невеста Мёрзлого Демона

— Пёска, милая, сколько мне тебя ждать? Иди сюда, время вычёсывать шерсть перед сном. Смотри, я уже взяла самую красивую пуходёрочку…

Няня Лемма, кругленькая, рыженькая, с большими добрыми щеками, беспомощно помахала в воздухе розовой пуходёркой со стразами.

— Не хочу вычёсывать шерсть! — заявила её подопечная Пёска. — Это скучно! Я пожалуюсь моему папе Песцу, что ты меня больно вычёсываешь и выдираешь мне клоки шерсти!

— Но разве я хоть раз выдрала хоть один клочок твоей шерсти? — уточнила Лемма.

— Вообще-то нет, но папе Песцу я скажу, что да. И он тогда тебя съест, а мне наймёт новую няню.

— И тебе совсем-совсем не будет меня жалко? — спросила няня.

— Одним леммингом больше, одним меньше, — неуверенно ответила Пёска.

— Что ж, тогда беги к папе и жалуйся. — Лемма отложила пуходёрку, уселась за стол и смиренно сложила лапки.

Пёска потупилась и не двинулась с места.

— Что же ты стоишь? А-а, наверное, ты хочешь, чтобы я положила тебе на блюдечко немного морошкового варенья, прежде чем твой папа Песец меня съест? Сейчас-сейчас, подожди минутку. — Няня Лемма засуетилась у буфета.

— Прости, Лемма, — пискнула Пёска. — Я не собиралась жаловаться папе. Ты моя любимая няня, и я не хочу, чтобы тебя кто-то съел. Я так сказала, чтобы ты испугалась и меня не вычёсывала.

— Я так и подумала, моя девочка, — улыбнулась няня, и усы задорно встопорщились на её круглых щеках. — Я знаю, что в душе ты очень добра. Но почему же ты так не хочешь вычёсываться?

— Потому что каждый раз после вычёсывания белой шерсти на мне становится всё меньше, а бурой — всё больше.

— Ну конечно, Пёска! Ты же песец. А у песцов сейчас весенняя линька: белый мех, оставшийся с зимы, выпадает, а новый, тёмный мех — вырастает. Это просто значит, что скоро лето.

— Не хочу лето, — насупилась Пёска. — Не хочу, чтобы у меня был бурый мех. Мне нравится белоснежная шубка, которая была у меня зимой, под цвет снега. Мне нравится всегда быть беленькой — и чтобы земля всегда была беленькой, это так красиво!

— Ты сама не знаешь, о чём говоришь, — нахмурилась вдруг няня Лемма. — Вечно белая шерсть песца и вечно белая шерсть земли означает вечную зиму.

— А что плохого в вечной зиме? — спросила Пёска.

— Мёрзлый Демон, — шёпотом ответила Лемма.

— Мёрзлый… Демон? — испуганно переспросила Пёска. — Кто это?

— Тот, кто однажды чуть не стал хозяином Дальних Сопок.

— А про этого демона есть какие-то сказки? — с надеждой спросила Пёска. Ей очень нравились сказки няни Леммы — они были страшные, но всегда хорошо кончались.

— Только одна, — ответила Лемма. — Она называется «Невеста Мёрзлого Демона». Иди сюда. Я буду вычёсывать твою прекрасную шёрстку и рассказывать сказку. Договорились?

— Договорились! — Пёска подошла к няне Лемме и сама подала ей розовую пуходёрку со стразами.

* * *

Давным-давно жили в Дальних Сопках муж и жена, состоятельные песцы. Год за годом они меняли свои бурые шубки на белые, а белые снова на бурые, и вот уже старость начала показывать свой острый нос из-за сопки, а у них всё не было недопёсков.

Тогда в полнолуние в начале весны пошли песцы к священному болоту. И муж привязал клочок белой шерсти к кусту морошки и взмолился:

— О великая Ундра! Почему ты не даёшь нам детей? Обещаю, если родится детёныш, я буду любить его больше жизни, стая леммингов будет прислуживать ему ежечасно, и ни в чём он не будет нуждаться, и даже зимой у него всегда будет вдоволь морошки.

А жена песца привязала к коряге клочок бурой шерсти и взмолилась:

— О великая Ундра! Мы с мужем — два старых, недостойных, облезлых песца, мы не способны даже продолжить наш род