Алый Первоцвет возвращается - Эмма Орци

пути, вы подкинули письмо, воспринятое женщиной как оскорбление. Благодаря этому письму она возненавидела меня, результатом чего и явилось злостное нападение, за которое, кстати, вы скоро будете наказаны.

Произнося последнюю тираду, сэр Перси значительно повысил голос, и Шовелен с тревогой поглядывал на дверь, за которой, скорее всего, должна была подслушивать их Тереза Кабаррюс.

– Какая великолепная сказочка, сэр Перси, – с наигранной холодностью откликнулся бывший дипломат. – Она делает честь вашему бесконечному воображению. Однако это всего лишь гипотеза.

– Что, дружище? Какая гипотеза? О том, что вы подкинули мадам де Фонтене собственноручно нацарапанное письмо от моего имени? Ну, милейший, – рассмеялся сэр Перси, – да я просто видел это собственными глазами!

– Вы?! Это невозможно.

– Ну почему же? Случаются вещи и более невозможные. Например, те, что произошли в последующие несколько дней. Когда вы беседовали с мадам де Фонтене, я наблюдал за вами через окно. Да и к чему спорить об этом, милейший мой месье Шкуделен, тем более, после того как я изложил вам подробнейшим образом все ваши действия, благодаря которым вам удалось совратить на свои гнусные дела эту хорошенькую, хотя уже и несколько испорченную женщину.

– Да, действительно, спорить нам ни к чему, – язвительно подхватил Шовелен. – Все наши с вами общие интересы и дела – вопрос всего лишь каких-то четырех дней… Затем – или Сапожок Принцессы окажется в наших руках, или мы расстреляем леди Блейкни.

В ответ на это сэр Перси, выпрямившись во весь свой огромный рост, блаженно потянулся и бросил презрительный взгляд на маленькую, скрючившуюся фигурку врага, осмелившегося высказать угрозу в адрес женщины, которую Блейкни боготворил.

– Вы что, и в самом деле верите… – тихо и с расстановкой начал англичанин, – что у вас достаточно прав и сил для выполнения ваших гнусных планов? Что я, я позволю вам хотя бы на миллиметр приблизиться к их успешному завершению? Ба, дружище! Ваш прошлый опыт совершенно не пошел вам на пользу. Вы даже не поняли, что, прикасаясь своими гнусными лапами к леди Блейкни, все вы, насилующие вашу прекрасную страну, и без того изрядно засидевшиеся на этом свете, уже одним этим окончательно подписываете себе смертный приговор. Вы осмелились бросить мне вызов, да еще и таким монструозным способом, – так что пеняйте на себя, ибо теперь я, я собственноручно вынужден буду стереть вас с лица земли и отправить ваши душонки в ту клоаку, из которой вы получаете вдохновение для своей грязной работы.

Шовелен тщетно пытался ответить на это беспечностью и веселым сердечным смехом, которые были так характерны для его великолепного оппонента. Возможно, эта беседа слишком изнурила его. Ему даже стало несколько дурно, и он прикрыл глаза. Когда же он снова открыл их, то в комнате уже никого не было.

Глава XXVI. Сон

Шовелен еще не успел толком прийти в себя, когда Тереза Кабаррюс, быстро проскочив через приемную, мягко выскользнула на лестничную площадку. Затем, после непродолжительного ожидания, она спустилась на несколько ступенек и осторожно позвала:

– Милорд!

В ответ тотчас же раздался приятный голос:

– К вашим услугам, прекрасная леди.

Однако Тереза, будучи не только храброй, но и весьма осмотрительной, решила на всякий случай спуститься пониже.

Где-то на середине лестницы она вдруг столкнулась с милордом лицом к лицу. От такой неожиданности у нее перехватило дыхание, он же с отточенной куртуазностью сказал:

– Вы оказали мне честь, обратившись ко мне, мадам.

– Да, вы нужны мне, – поспешно прошептала она. – Я слышала все, что вы говорили Шовелену. Это письмо, милорд…

– Какое письмо, мадам?

– Это оскорбительное письмо в мой адрес… когда вы вытащили Монкрифа… Его в самом деле писали не вы?

– А вы поверили в то, что это сделал именно я?

– Ах да, конечно же. Я должна была догадаться об этом. Еще тогда, когда увидела вас в Англии.

– Догадаться, что я не подлец, вы это имели в виду?

– Милорд! – продолжала она. – Вы как-то сказали мне, что таких, как вы, англичане зовут спортсменами. Это что, действительно так?

– Я надеюсь до конца дней своих оставаться достойным этого звания.

– Означает ли это… означает ли это, что такой человек никогда и ни при каких обстоятельствах не причинит вреда женщине?

– Я считаю, что да.

– Даже в том случае, если она… согрешила… против него?

– Я что-то не совсем понимаю вас, мадам. К тому же у нас мало времени. Вы говорите о себе?

– Да. Я вас оскорбила, милорд. Этот гнусный лжец обманул меня, а вам известно, как он умеет играть на женских чувствах. О, можете ли вы мне верить теперь? Я готова отдать весь мир во имя искупления…

Сэр Перси тихо и иронично рассмеялся.

– К сожалению, вы пока еще не обладаете всем миром, прекрасная леди. Все, чем вы обладаете на самом деле, – это молодость, красота и страсть к жизни. И вы лишитесь всех этих сокровищ, если и в самом деле возьметесь искупать что-либо.

– Но…

– Леди Блейкни в плену, и вы стали ее тюремщицей… Ее драгоценная жизнь теперь на одних весах с вашей. Едва лишь вы попытаетесь отказать Шовелену в помощи, ваша нежная шейка будет тотчас же обезображена, а это стоит целого мира! Так что, прекрасная леди, я прошу вашего позволения оставить вас. Мое пребывание здесь несколько неестественно. К величайшему сожалению, я не имею сейчас возможности общаться с хорошенькой женщиной без того, чтобы при этом не держать в петле свою голову.

– Милорд! – не сдавалась Тереза.

– К вашим услугам, прекрасная леди.

– Неужели я совсем-совсем ничего не могу сделать для вас?

– Вы можете попросить леди Блейкни простить вас.

– И если она простит?

– Она будет иметь возможность передать мне свои соображения.

– О, я сделаю даже больше, милорд! – воспламенилась испанка. – Я буду денно и нощно молиться о ее и вашем спасении! Я скажу ей, что видела вас, и что у вас все в порядке.

– Ах, если вы это сделаете! – воскликнул он. – Тогда я непременно выполню то обещание, что дал вам в тот вечер в Дувре. Помните? – И он вновь, как тогда, склонился к ее пальцам, а в ее ушах в это время, будто во сне, звучал его несколько насмешливый голос, который она теперь впитывала в себя с жадностью: «А что, если я все это переверну, дорогая леди? В один прекрасный день изящной Терезе Кабаррюс, Эгерии революции, невесте великого Тальена может понадобиться помощь Сапожка Принцессы?» Она же в тот раз, негодующая, уязвленная его холодностью, резко ответила: «Я скорее умру, чем попрошу у вас помощи, милорд».

Теперь же, в этом доме, из каждого уголка которого выглядывала смерть, его ответ бальзамом вливался в ее сердце: «Прекрасная леди, я сделал бы все возможное, и Господь помог бы мне в этом, для вашего спасения».

– О, вы отважны, милорд! Но, увы, что вы сможете сделать, когда