В старом Китае - Василий Михайлович Алексеев

насилии (просто было стыдно им противоречить) и правили народом «спустя рукава», что в китайском понимании лишено иронии и означает, собственно, что они «пальцем не шевельнули» для того, чтобы в мире был порядок, ибо этот порядок складывался «сам собой».

Затем пришли лихие времена. Со смертью совершенных людей их место на троне заняли их дети и далее — всяческие узурпаторы, которые не могли справиться с людским хаосом, и он воцарился на месте древнего порядка, приведя Китай к тому удручающему положению, в котором уничтожены все человеческие устои (сын убивает отца, клятва дается только для усыпления бдительности и нарушается тотчас после торжественной церемонии; все слова оторвались от своих значений: брат не брат, отец не отец, государь не государь и т. д.). Так дальше жить нельзя. Что же делать?

Надо восстановить равновесие, существовавшее при древних совершенных правителях, но так как их более нет, то надо создать ученую интеллигенцию, которая на должностях министров и губернаторов будет фактически править народом, посредничая между ним и государем. Чтобы сформировать такого человека, ближайшим образом напоминающего древних «совершенных», ему надо прежде всего преподать их искусство правления. Значит, надо читать древние книги об этих идеальных монархах, углубляясь в них как в откровение. Вооружившись книгой-документом, надо вчитаться в каждую ее букву, не упускать ни явно выраженного, ни подразумеваемого. Следовательно, надо определенным образом трактовать текст, чтобы понимать его так, как его понимали в древности. Конфуций, обрабатывая древние книги, вычеркнул из них все, что ему мешало, и было недостаточно древним, и с этой уверенностью, что вычеркнуто только негодное, конфуцианство прожило до сих пор.

Проникнувшись сознанием идеальной правды, заключенной в древних текстах, такой, наилучше подготовленный ученый должен отразить ее как зеркало в современной жизни. Тогда «правое и неправое», добро и зло — все получит свои непререкаемые формы, и хаос упразднится. В этом именно свете правды и должно совершаться настоящее правление людьми, вмешательство в неправильности жизни, искоренение ее зол и водворение древней гармонии. Человек, идущий по пути совершенствования от совершенного человека древности к совершенному человеку современности (что в конфуцианской терминологии именуется как путь, дао), должен быть неукоснительно прям (прилагательное от дао — прямой) в своих отношениях к людям. Ни при каких обстоятельствах он не должен отклоняться от истинных норм поведения, выведенного Конфуцием также из древних книг. Человек, «преображенный учением», ученый, должен быть воплощенной нормой жизни, судьей и правителем людей.

Таков принцип всей конфуцианской культуры: вэнь-хуа, или «переработка человека на основе мудрого, древнего слова и просвещения». Углубляясь в изучение древних откровений, подражая идеальным людям древности, человек выпрямляет свою природу, уничтожает все отклонения в себе самом, потом в своей семье, становится пригодным к управлению народом, руководит им и совершенствует государство. Получается прямая линия, ведущая к счастью на земле, исходной точкой которой является вэнь — литература — откровение — книга.

«Я ничего не могу прибавить, а могу лишь передать», — говорит Конфуций. — «Я верю в древние времена и люблю их».

27 июня. Идем с визитом к чжисяню. В городке тревога и угрюмое празднество: просят у Царя Драконов дождя. Весь город на улице. Мальчишки у порога храма равнодушно бьют в барабаны и цимбалы.

Чжисянь производит приятное впечатление. Моложавый человек, пекинец. Рад случаю поговорить с европейцами, которые знакомы не только с разговорным языком, но и с ученостью Китая. Шаванна он понимает с трудом, хотя тот мужественно борется с языком, стараясь изложить цели экспедиции.

Под окнами грохот барабана. Чжисянь, извинившись, прерывает прием (что совершенно противоречит китайскому этикету) и поспешно выходит. Потом возвращается и говорит: «Извините, ничего не поделаешь! — Пришлось выйти и поклониться Царю Драконов, которого только что принесли в ямынь. Понимаете, надо успокоить народ: а то как бы чего не вышло!» (Это «как бы чего» означает многое...)

Выйдя из ямыня, наблюдаем процессию. Впереди идут музыканты. Барабаны, свирели, цимбалы, медные тазообразные инструменты — рев, грохот, треск, шум, в котором можно разобрать только очень сложный и частый ритм барабана. Бряцание и нервная дрожь барабана, подражающая грому, наводит Шаванна на мысль о том, что и вся китайская музыка, состоящая из барабанно-цимбального боя, развилась из религиозной трагедии и сохраняет этот характер по сей день, особенно ясно выражающийся в призывании дождя. Лун-ван (Царь Драконов) любит музыку, и моления ему всегда сопровождаются подобным аккомпанементом.

Толпа, в которой много рыбаков (из-за сильной засухи пересохли речки), несет знамена со знаками инь-ян и восемь гуа (заклинательные и молитвенные символы), бумажные флажки с надписями вроде: «Змея, которая задерживает дождь, дай ему хлынуть!»

Почти у всех в руках ивовые ветки. Это — принадлежность Гуаньинь, которая кропит веткой чудотворную воду из своего кувшина и оживляет умершее, засохшее. Мальчишки с веточками и венками на головах составляют особую процессию. Но основная масса толпы — это женщины с цветами, вплетенными в косы, исступленно бряцающие бамбуковыми планками на манер кастаньет.

Вот, наконец, паланкин, где восседают бородатый чиновник Лун-ван и вездесущий воевода Гуань Юй. Перед паланкином идут музыканты, играющие в том же частом темпе, как и впереди процессии. Полная картина исступленного крестного хода в России, например во время холеры 1892 г., который я видел в детстве. Та же неистовая толпа и то же преобладание женщин в ней. Религиозный уклад Китая многим напоминает «святую» Русь.

Направляемся в Кунмяо — храм Конфуция. Проходим мимо алтаря Лун-вана, сооруженного перед какой-то лавкой.

Нас сопровождает слуга из ямыня, а потому торгов за вход в знаменитый храм не состоялось.

В архитектурном отношении храм представляет несколько зданий, разделенных квадратными дворами и постепенно увеличивающихся по мере приближения к центральному, самому большому зданию. Подобная распланировка отвечает расположению больших жилых китайских помещений. Кунмяо является весьма характерным образцом ее.

Дачэндянь и весь храм в целом производят впечатление огромного, роскошного, величественного, мертвого. Дворы выстланы плитами, высится целый «лес» памятников — каменных стел, покрытых текстами, величающими Конфуция во всех стилях, начиная от элементарно лапидарного и кончая весьма сложным и пространным. Перед статуей Конфуция стоят вазы, стол с нарезами — местами для древних сосудов. Сами сосуды хранятся у Яньшэнь-гуна, семьдесят пятого потомка Конфуция. Этот Яньшэнь-гун — «князь, продолжающий род святого» — живет в Цюйфу и облечен государственные почестями. Он здесь настолько всемогущ, что с ним считается и губернатор (сюньфу). Величают его Шэн-жень (!) — «совершенно мудрый». Статуя Конфуция стоит только в этом храме, на его родине. В любом же другом храме Конфуция вместо статуи посредине северной стены ставится таблица Конфуция, на которой