Вот такие макароны. Студентки в Италии - Саша Урбан

— Это что, русский? Нахрена тебе русский, Томми?

— Ну, интересно, — отвечал Томазо. Лучиано смерил его недоверчивым взглядом, упёр руки во впалые бочка и понимающе кивнул:

— Ага, коне-е-ечно. Зая, — обратился он к своему спутнику, Франко, — ты слышал?

Тот вместо ответа кивнул и продолжил разбирать вещи.

— А что не так? — спросил Томазо, изо всех сил стараясь сохранять достоинство.

— Конечно, знаем мы, зачем ты русский учишь.

— И зачем же?

— Чтоб девок трахать! — и победно расхохотался, пока Томазо пытался не уронить лицо. Скрестив руки на груди и посмотрев на соседа с высоты своего роста, Том весомо заявил:

— Мне для того, чтоб девок трахать, русский не нужен.

И казалось бы, спор исчерпан, как вдруг Франко резко выпрямился, обращаясь к квартиранту со зловещим:

— А это что?! — на вытянутых пальцах, с выражением лица «фу, какая гадость», Франко держал тонкий светлый волос, подобранный с подушки.

— Волос, — выпалил Том, не переводя дыхания.

— Слишком длинный для мужчины, не находишь?

— Потому что он не мужской.

Франко флегматично перевёл дыхание, обвёл взглядом комнату, прикидывая, где ещё он найдёт женские волосы в их холостяцкой обители, а потом, щёлкнув языком, сказал:

— Дай угадаю: это русский волос.

Чем этот диалог закончился я так и не узнала, потому что от смеха свалилась под стол, и Тому пришлось прервать повествование, чтоб помочь мне подняться, параллельно говоря:

— В следующий раз приходи с пылесосом.

Страшный сон

Снится мне тут недавно сон: стоит у меня под окном бородатый бразилец, с которым у меня отношения натянутые настолько, что хоть симфонию на них, как на струнах, играй. Стоит посреди ночи и во всю силу своих лёгких орёт: «Если ты меня не любишь, то я тоже нет. Если ты меня забудешь, то и я в ответ». Мимо нот, мимо ритма, зато на русском, с акцентом, почему-то близким к кавказскому, какой можно услышать у нас в Москве возле Киевского. В довершение ко всему, его пение подхватывает женский хор, не то, чтобы ангельский, но для первого часа ночи с посредничеством бутылки красного полусухого и это можно было принять за открытие небесных врат. «Ну всё, приехали по Фрейду», — объявил мозг, повязывая траурную ленточку на ещё одном пучке нервных клеток.

Как показывает жизненный опыт — если сон бредовый, надо просыпаться. Что я и сделала, резко сев, чуть не сшибив головой стеклянную полочку и не навернувшись со своего диванчика. Однако ни это, ни пара звонких пощёчин, пение не остановили. Нестройные переливы Black Star носились по комнате обрывками ночного кошмара на чёрных крыльях. В просвете окна стоял силуэт Рыкси, прилепившийся лицом к стеклу.

— Какого хрена? — резонно поинтересовалась я. — Это...?

— Да, это Матео поёт «Если ты меня не любишь» под нашими окнами.

— Дожили...

Снизу раздались громкие аплодисменты, компания русских ребят, научивших Матео этой песне и ещё нескольким фразам на русском, а вместе с ними ещё человек десять из Эразмуса, стройным рядом потекли в бар, оставляя нас с Рыксей в долгожданной тишине. Рыкся хихикала, я успокаивала ромашкой нервно дергающийся глаз.

Качели

В получасе ходьбы от нашего дома я обнаружила спальный район с небольшим парком на берегу реки, который кишел всякой живностью в таком количестве, что в погожий день при небольшом количестве людей и машин поблизости невольно начинаешь чувствовать себя диснеевской принцессой. В густых кронах поют птицы, по берегу на расстоянии вытянутой руки проходят фазаны, утки, чуть дальше гуляют цапли, по высохшей от жары траве перескакивают зайцы ‒ кажется, что ещё немного, и из ближайших кустов выйдет принц верхом на белом коне. Наверное, с надеждой именно на это я каждый вечер, как по расписанию, ходила в этот парк. Но кроме надежды отхватить среди поющих на берегу лягушек ту самую, которая окажется заколдованной особой королевских кровей, у меня было ещё две причины: во-первых, раз в сутки мне действительно нужно было оказаться вдали от знакомых лиц, и для этой цели обнаруженный мною парк подходил просто идеально. Весь Эразмус предпочитал тусоваться в центре города, то есть прямо у нас под окнами, и территориями дальше бара «Питер Пен» не интересовался, а это значило, что даже случайно я не встретила бы никого из нашей